воображал Рауль, но люди точно могли бы их заселить, некоторые даже без терраформирования. Но отсюда следует, что и лааги могли бы заселить их после такого же точно уровня терраформирования, чтобы сделать их пригодными для своей расы.
— Да, конечно, и что из этого? — отозвалась Мэри.
— Это поднимает вопрос нашей ответственности за то, чтобы как можно скорее закрепить эти планеты за человечеством, — объяснил Джим. — Извини, я не хочу казаться напыщенным, но эти планеты можем использовать и мы, и лааги, а мы сейчас общаемся с расой, которая контролирует эти планеты, но сама их не использует. Вопрос в том, что нам делать в связи с этим.
— Если хочешь знать мое мнение, — произнесла Мэри, — я думаю, стоит сказать нашим новым друзьям, что эти миры нам очень нужны и мы бы хотели их заселить, и узнать, не помешает ли им это. Но это исключительно мое мнение. Все контакты с Вопросом Первым и компанией я оставляю тебе.
— Мне?
— Да, я же сказала.
— Почему мне?
— Я скажу, почему тебе. Джим, я много отдыхала и думала, когда мы оказались в той больнице у лаагов...
— Да, но я сейчас говорю о...
— Дай мне закончить. Потерпи, я веду к тому, что хочу сказать. Для начала, ты был прав. Я перетрудилась.
— Ну...
— Более того, — упрямо продолжила она, — я потеряла перспективу. Я многому научилась от тебя и от сквонка — да, и от сквонка. Ты был прав, когда сравнивал меня с ним. Часть меня и правда как он, как лааги вообще. Вот почему с самого начала я понимала их куда лучше, чем ты.
Джим хотел ответить, но потом решил, что не стоит.
— Ты был прав. Я живу ради работы, и они тоже, и мне это в них нравилось. Я ими восхищалась. И к концу это стало влиять на мои оценки. Я бессознательно стала стремиться доказать, что я и они были на правильном пути, а остальное человечество ошибалось. Я стала стремиться оправдать все их поступки и очеловечить их. Я начала находить в них несуществующие человеческие мотивации и чувства, просто чтобы доказать, насколько они правы.
Она сделала паузу.
— Ты помнишь, как лааг в больнице убил того сквонка, что просился на работу, хотя работать он не мог и никогда уже не смог бы? — спросила она. — Помнишь, лааг делал жесты, как будто хвалил сквонка и давал ему указания для работы, а потом убил его как раз в тот момент, когда он был совершенно счастлив, что его все же посылают на работу?
— Да, помню, — сказал Джим.
— Ну так вот, когда он убил этого сквонка, я отчасти была потрясена, потому что лааг солгал сквонку — пообещал ему то, чего он хотел, а сам все это время собирался его убить. Но в то же время другая часть меня одобряла, что он избавляется от работника, не приносящего больше пользы. Я упустила то, что на самом деле происходило у него в голове. Лааг убил сквонка не потому, что тот не мог больше работать, а потому, что он был от этого несчастен. Он похвалил сквонка и дал ему задание перед самой смертью, чтобы тот был как можно счастливее в момент смерти. Чтобы он умер счастливым. Ты понимаешь?
— Да, — сказал Джим. — Да, конечно, это-то я понял уже тогда, когда это случилось.
— Хорошо. А я поняла куда позже, когда ты сказал мне, что нашему сквонку долго не прожить и счастливее всего он будет, если до самой смерти будет охотиться за этим несуществующим ключом. Тогда я осознала, что могу приблизиться к пониманию отношения лаагов и сквонков к работе, но по-настоящему никогда этого не пойму, даже если ради этого заработаюсь до смерти. Это просто другой порядок вещей. Так что я осознала свои пределы.
— Пределы тут ни при чем, — ответил Джим. — Ты замечательно поработала на планете лаагов. Я не переставал удивляться, видя и слыша, как ты делала выводы и находила их смысл.
— Пределы как раз при чем. Нам надо осознать, что каждый из нас как уникальная и неповторимая личность имеет особую способность, склонность или дар понимать какой-то особый тип инопланетной цивилизации, а у других такого дара нет. У меня такая восприимчивость к лаагам, а у тебя — к Вопросу Первому и его друзьям.
— Ну не знаю, вряд ли у меня выходит лучше, чем у тебя...
— Давай не будем изображать вежливость, — ответила Мэри. — У тебя это лучше выходит, и ты это знаешь. Я это знаю. Из нас двоих у меня лучше получалось исследовать лаагов, а у тебя — этих... мыслелюдей. Не знаю почему. Может, дело в том, что тебя всегда увлекало пространство, и поэтому у тебя с ними есть что-то общее, чего у меня нет. Я слушаю тебя и наблюдаю за тобой, и на этот раз уже я удивляюсь тому, как быстро мой партнер собирает информацию и делает выводы, на которые я не способна.
— Ух ты! — выговорил Джим.
— А это еще что значит?
— Это значит, если хочешь знать, что я потрясен. Я никогда бы не подумал... — Джим не знал, как лучше выразиться.
— Ты никогда бы не подумал, что я способна признать чье-то превосходство в какой-нибудь области, а тем более твое?
— Ну... да.
— Ну вот, теперь ты это услышал. А теперь вот что еще я должна тебе сказать, прежде чем обсуждать с мыслелюдьми заселение этих планет человечеством. То, что я диктовала тебе на планете лаагов, — это были факты. Выводы я оставляла при себе, отчасти в знак презрения к тому, что ты на эти выводы не был способен. У меня нет прямых доказательств, но лично я почти абсолютно уверена, что лааги, как и мы, живут только на одной планете.
— Ты так думаешь? — Джим ждал объяснения, а когда его не последовало, решил подтолкнуть Мэри. — Почему?
— По ряду причин. Земля перенаселена до предела. Люди не имеют ценности. Но всем вместе нам приходится работать как волам, чтобы на границе было не меньше истребителей с экипажем, чем у лаагов. Все собранные мною свидетельства сводятся к тому, что у лаагов меньше городов и их мир куда менее богат, чем Земля, — но в каждом городе живет куда больше народу, чем у нас. Кроме того, и у них, и у сквонков трудовая этика, с которой наша не может сравниться, и им не приходится иметь дело с внутренними разногласиями. На Земле эти разногласия продолжаются даже в современном Объединенном Мире, где народы и группы больше не воюют между собой, потому что битва с лаагами важнее всего. Но несмотря на все это, они не больше, чем мы, в состоянии победить на границе. То есть лааги в состоянии выставить примерно столько же кораблей и экипажей, сколько и мы. Исходя из возможностей одной планеты. Значит, им также важно, как и нам, заселить другие планеты, и именно поэтому они стали так рваться в нашем направлении, когда выяснили, что сюда мыслелюди их не пускают.
— Ого! — воскликнул Джим. На мыслеязыке это здорово напоминало невидимый восклицательный знак.
— Так что я предлагаю — и это только предложение, окончательное решение за тобой, — что если мыслелюди не против того, чтобы мы заселили эти планеты, то мы можем предложить оставить одну или несколько для лаагов, если удастся только достичь с ними соглашения. Тогда мы могли бы вернуться к лаагам и после того, как научимся с ними разговаривать, сказать им, что только благодаря дружбе с нами они могли бы заселить один из тех миров ближе к центру галактики, к которым они всегда стремились. Спешки тут нет. Миры для лаагов придется терраформировать ничуть не меньше, чем большинство наших миров придется приспосабливать для нас, так что у нас масса времени для поиска способов общения с ними. Но если эта идея сработает, мы достигнем мира с лаагами и новых планет и для нас, и для них. Плюс к этому, с нашей точки зрения, у нас в друзьях и соседях окажутся две другие разумные расы, на случай, если потом мы наткнемся на по-настоящему враждебных инопланетян.
Джим обдумал ее слова.
— А как насчет того, что Вопросу Первому и его друзьям больно от того, что лааги их не видят и не
