— Ну не бл…во ли?!
Родионов пожал плечами. У него были другие проблемы. Физически он пострадал меньше, зато гардероб его не поражал обширностью; неизвестно, в чем завтра выходить на работу. Должны, конечно, платить компенсацию за вещи, испорченные в интересах службы… Так ведь много чего должны; не нравится — увольняйся.
Волгин поднял «дипломат», пальцем подцепил защелку и обломил ноготь.
— Всё один к одному…
Крышка откинулась, и опера уставились на пустое черное нутро кейса.
Не было там пятидесяти тысяч долларов. Ни одного бакса не было. Только пыль по углам.
Из машины Волгин позвонил Ларисе. Она ответила ленивым голосом:
— Алло-у.
Тебе сказать спасибо? Скажи. Это были твои ребята? Не все ребята в городе мои. Даже Инкины — не все. Ты про что?
— Какого хрена ты отправила своих гоблинов за Локтионовым?
Лариса помолчала.
— Подожди секунду, я только перевернусь.
— Тебя что, на сковородке жарят?
— Я в солярии. Видишь ли, Сережа, я никого никуда не посылала… А вот тебя сейчас очень хочется послать. За наезд.
— Четыре придурка на черном «лэндкрузере». Что, не твои?
— Чужие. Что-то случилось?
— Мелочи. Проезжали мимо и облили меня грязью.
— Бедненький! Я не при чем, но чувствую себя виноватой. Приезжай…
— Куда, в солярий?
Волгин понемногу успокаивался. Лариса, действительно, не при делах. Разве что кто-то из ее окружения решил проявить инициативу. Да нет, вряд ли, не стала бы она трепаться…
— Ты меня слушаешь?
— Я перезвоню, — Волгин отключил «трубку». Родионов посмотрел вопросительно:
— Узнал, откуда ноги растут?
— Нет, мимо.
— А может, в лоб? Прихватить этого Локтионова и потолковать с ним как следует?
— Не шарапствуй.
— А ты не жегловствуй. Скажи что-нибудь лее дельное.
Вместо ответа Волгин достал фляжку.
Вечером, когда набравшийся Родионов уже храпел на диване в гостиной, а Волгин рассматривал в зеркало шрамы и ссадины — нос как у инопланетянина, левого глаза не видно, губы хоть на карандаш наворачивай, — позвонили из больницы.
— Сергей Сергеевич? Один наш пациент хочет с вами поговорить. Что-то срочное… Пациентом оказался Хмаров.
— Меня отпи…дили! — резанул по ушам опера истеричный фальцет.
— И тебя тоже?
— Да!
— Что, в первый раз?
Хмаров громко сглотнул.
— Расскажи, что случилось.
— Ничего не случилось. Только Ленку проводил, вышел из подъезда — и получил в дыню.
— А зачем ты носишь с собой дыню? Не сезон ведь!
— Сергей Сергеич!
— Да, Вадик. Извини, пожалуйста. Просто мне тоже сегодня настучали в бубен. Прямо день открытых дверей какой-то. Запомнил кого-нибудь? Их сколько было?
— Десять. Я всех вырубил, но один оказался хитрее. Да никого я не запомнил! Дверь открыл — и все. Как лампочку выкрутили.
— Забрали что-нибудь?
— Лопатник, часы. Только не похоже это на обычный грабеж. Ногу мне сломали специально, а грабители так не делают.
— Ногу сломали? Правую или левую?
— Мне не смешно. Закрытый перелом.
— Надо было оставаться у Ленки.
— Ей сегодня нельзя.
Волгин помолчал. Бродивший в крови алкоголь — они с Родионовым убрали почти два литра — мешал сосредоточиться.
— Может, ты упал так неудачно?
— Так не падают. Меня, конкретно, «выпасли». Не догадываетесь, кому это было нужно? Кто-то хотел, чтобы я вышел из игры.
— Может, кто из Ленкиных? Приревновал и все такое прочее…
— Я подумаю. Вы мне не привезете…
— Вадик, сам пойми, мне в больнице лучше не светиться. Тем более, с такой тыквой. Позвони Ленке. Заодно и ее прощупаешь…
— Да идите вы! Хоть сейчас о работе можно не думать?
Медсестра отогнала Хмарова от телефона, и разговор прервался. Волгин повесил трубку с облегчением. Конструктивных решений в таком состоянии все равно не примешь. Вместо того чтобы ломать голову и терзаться угрызениями, лучше отдохнуть до утра. Оно мудренее. По крайней мере, так кажется вечерами.
В квартале от дома Волгина Актер, прослушавший разговор опера с осведомителем, удовлетворенно подмигнул своему отражению в зеркале. Он был прав, когда решил вывести Хмарова из игры. Неизвестно, что этот стукачок успел разведать. Вряд ли много, но теперь уж точно ничего не сумеет: месяцок больничного ему обеспечен, а после выписки он, надо полагать, станет больше думать о себе, нежели о поручениях своего куратора. А если постараться — совсем чуть-чуть постараться, не напрягаясь, — то можно его и перевербовать.
Актер сцепил руки за головой. Правая слегка побаливала — дыня у Хмарова оказалась на удивление крепкой.
Поехать домой — или выждать немного? Вдруг Волгину еще кто-нибудь позвонит? Надо с ним что-то делать. Совсем опер заигрался. Даже несмотря на то, что отстранен от работы. «Что ж, если рабочих проблем тебе не хватает — подумаем, как создать личные, — решил Актер. — Такие создадим, что тебе, дорогой, быстро расхочется в ковбоев играть. Когда на своей жопе штаны загорятся — только и будешь думать, как их потушить, про все остальное забудешь… Главное, про меня забудешь».
Актер чувствовал себя очень хорошо. День выдался удачным. Несмотря ни на что, он получил от Локтионова деньги и скоро получит еще, один враг выведен из строя, второй близок к этому.
Он закрыл глаза и представил домик на берегу моря. Два этажа, красный кирпич и черепица, солнечная терраса, на которой они по вечерам будут ужинать. И непременно бассейн. Один край бассейна будет пологим и покрытым чистейшим песком — для Карины с Виктором, на другом он поставит вышку для прыжков.
По стеклам и капоту стучали холодные дождевые капли, но в салоне стало тепло и светло от южного солнца.
Звонка Татьяны Волгин никак не ждал.
— Привет, — легко сказала она.
Так легко, словно не было ничего. Ни долгих лет семейной жизни, со всем плохим и хорошим, что они вместили, ни тягостного развода, ни дурацкой последней встречи.
— Здорово, — ответил он нарочито грубо. Она не обратила внимания.
