вспомнил рекомендацию и счел ее разумной. Случайная встреча с Чужим определила круг исполнителей. Слегка присмотревшись к Татьяне, Актер не сомневался, что нанятая им тройка подонков с заданием справится. «Слава-мерседес», периодически мелькавший на горизонте, опасности не представлял: не тот человек, чтобы переть брюхом на нож в рисковой для себя ситуации. Волгин в эти расклады не писался. Пушку отобрали, и в штанах у него обычный ремень, а не «черный пояс», но… Хороший опер, когда не пьян, в качестве охранника стоит достаточно много. Пусть он хуже стреляет и не так бойко машет ногами, как тренированный бодигард, но зато видит ситуацию, готов к осложнениям и может точно определить момент, когда пора начинать стрелять и махать ногами.
Вывод? Отменить операцию или перенести на следующий день нельзя, но подстраховать ребят можно. Ждать до последнего и вступить лишь в том случае, если они лажанутся. Только надо ли это? Даже если их повяжут, эффект будет достигнут.
Так и не придя к однозначному выводу. Актер обратил внимание на Чужого.
Чужой прятался за углом соседнего дома и в бой явно не рвался.
— Как тут темно… Славика точно нет?
— Странно: обычно у нас на лестнице все в порядке.
— Подожди. — Обойдя Татьяну, Волгин достал карманный фонарик, встал на границе освещенной зоны и полоснул лучом по стенам. — Осторожно. Пошли.
Светил он понизу, не выше пятидесяти сантиметров от уровня пола. Выше не стоит. Если готовится нападение и противник присел, то его не заметишь, держа луч на уровне лица, а вот ноги не спрячешь. Ниндзя, висящие под потолком, раскорячив ноги в шпагате, на лестницах российских домов встречаются много реже, чем в кинофильмах.
Фонарь высветил пустую бутылку из-под портвейна, окурки, рекламный листок. Движения были давно отработаны. Сначала вправо-влево, вдоль стен, и сразу лучом вперед и вверх, по ступеням лестничного пролета. Фонарь держится в стороне от тела, на случай, если будут стрелять на свет. Раздавленный молочный пакет, окурки… Еще один пакет… А вот и нога. Заношенная кроссовка сорок второго размера и уходящий в темноту кусок голени в темной джинсе.
Похоже, приехали.
Татьяну, при ее нынешнем роде занятий, вполне могли ждать. Она всегда была склонна к риску и обострению отношений, вполне могла влезть в авантюру. Если есть ствол, то все, абзац. Один бы выскочил из-под огня, а с ней не получится. Она за спиной, к таким ситуациям не готова, мысленно уже в квартире и занята своими делами, — не то, что заставить сделать, — объяснить ей ничего не успеешь, запаникует, особенно когда начнут палить…
Сергей мазнул лучом вверх, вдоль ноги. Ствола не было. Было перекошенное пучеглазое лицо и железо в руках. В левой — с шипами, в правой — продолговатое с набалдашником.
— Получай, сука! — взревел Брут, подбадривая себя, и бросился вниз по лестнице.
Татьяна закричала.
Пустая бутылка пришлась кстати. То ли сама прыгнула в руку, то ли Волгин ее подхватил с пола — и успел встретить противника на повороте лестничного марша, вложив энергию движения и вес тела, ударил донышком в висок.
Стекло разлетелось. Брут был почти оглушен, но не остановился, и опер, разворачиваясь слева направо, чиркнул «розочкой» по лицу. За долю секунды успел разглядеть, как повисла на лоскуте кожи верхняя губа, обнажив четыре сохранившихся зуба, впаял ногой в пах и, на отходе, саданул верхней частью бутылочного горлышка сверху вниз по черепушке, в самую уязвимую его точку.
Брут рухнул, перегородив дорогу Парамоше и деморализовав его своим разорванным хлебалом.
— Стоять! — рявкнул Сергей, обозначая движение вперед. — Пристрелю, бля! Коля, сюда! Ты где застрял? Сюда, быстрей!
Парамоша, прекрасно знавший, что никакого «Коли» нет и в помине, рванул вверх по лестнице. Ни напарник, ни задание его больше не интересовали. Ноги бы унести…
— Стоять! Стой, стреляю! — неслось ему вслед и эхом отражалось от стенок, но Парамоша скакал через три ступени и думал: «Врешь, не возьмешь!»
Брать его Волгин не собирался. Пощечиной выведя Татьяну из шока, одним движением вытряхнул из сумки ключи, впихнул связку в ее кулачок, толкнул к двери:
— Открывай!
Сам занялся Брутом. «Розочку» к горлу, чтоб не дергался, руками по карманам: пусто. Теперь — браслеты. Левый наручник, как всегда, заело, не хотел защелкиваться на толстом запястье, и Волгин сомкнул его, содрав лоскут волосатой кожи.
— Открыла?
— Почти…
Дубинка куда-то отлетела, наверняка скатилась вниз, но кастет крепко держался на пальцах, и Сергей выломал его, не церемонясь, после чего подтащил пленника к двери.
— Дай сюда!
Отобрал ключи. Как и следовало ожидать, она их перепутала и пихала не в ту скважину.
— Свет!
Догадалась, зажгла в прихожей. Втащил Брута, закрыл дверь. Выдохнул. Отбились, что ли?
— Дай тряпку, он же тебе все кровью зальет!
— Какую тряпку?
— Половую!!!
Веревкой спутал Бруту ноги, длинный конец пропустил под сведенными за спину руками, обернул вокруг шеи, слегка затянул. Порядок.
Метнулся в кухню, встал у окна. Осматривая двор, достал радиотелефон, набрал номер местного отделения и бросил «трубку» Татьяне.
— Дозванивайся.
— И что мне сказать?
— Скажи: «Добрый вечер…»
Во дворе спокойно. У машины — никого… Опять эти мелкособственнические инстинкты? У тачки никого, а у соседнего дома кто-то трется. С такого расстояния не рассмотреть, но в силуэте есть что-то знакомое. Спросим у «языка». Он скажет. Время есть, первый наряд появится не раньше, чем минут через десять. Как там было в кино про воздушных десантников? Командующий разрешил все приемы, кроме стрельбы боевыми… На войне мы бы нашли способ вас разговорить. Все верно — разговорим. Мы хоть и не на войне, но и не в кабинете…
Из подъезда вылетел Парамоша. Сиганул так, что только пятки сверкали. И вдалеке, за деревьями, поехало что-то большое и темное. Машина. Что характерно — без света. Неужели их дожидалась? Тогда почему не дождалась? Да и откуда у этих гопников машина?
Не будем гадать — спросим.
— Дозвонилась?
— Да. Обещали приехать, как только освободятся.
— Посиди в комнате. И дверь закрой.
Татьяне хотелось сказать, что уж в такую минуту он бы мог не оставлять ее одну. Вовремя спохватилась, промолчала.
— Можешь немного выпить, но не переборщи, тебя еще допрашивать будут. Я закончу и объясню, что и как говорить. Мне тоже немного налей…
Брут очухался, но глаз не открывал.
Волгин присел на корточки:
— Будем разговоры говорить?
— Мне плохо!
— Пока — терпимо. Вспомни о людях, которым ты сделал еще хуже.
— Я ничего не скажу.
— Уверен?
— Муж-оперативник, пусть даже бывший, все равно умудряется втянуть в неприятности.
