человек, который бросал — проигрывал. Но если кто-то уронил объект игры при совершенно нормальном броске, то тогда он или она проигрывал. Проигравший, как уже понятно по названию, садился и прижимал свой язык к земле, потом вставал и показывал его всем.
Чем больше грязи ты облизал, тем круче ты становился. Проигравшие начинали съедать насекомых с машин или облизывать всю поверхность мусорки. Это была офигительная игра, потому что ты мог играть с чем хочешь и тебе надо было выкрутиться и сделать такой бросок, какой твой противник не смог бы поймать. Это было классное времяпровождение с друзьями. Мы играли в эту игру еще много-много лет.
Как раз во время тура Uplift я начал понимать, что мы становились немного известными. Девочки приходили за кулисы и предлагали себя нам. Внезапно я перестал интересоваться этим. Даже под влиянием наркотиков меня невозможно было заставить переспать с этими девочками, потому что они подходили ко мне со словами: «Ты Энтони Кидис. Я хочу трахнуть тебя, пойдем», а я отвечал: «Хмм… Нет. Мне надо идти кое-куда. Я думаю, тебя ждут твои друзья». Это был я. Я хотел то, что нельзя было достать. Я не хотел брать то, что мне давали. Почти всегда.
Чем дольше мы были в турне, тем популярней мы становились. На Юге мы больше не выступали в клубах, мы выступали в театрах. Когда мы были уже в Денвере, Линди пришлось переместить наше выступление в огромный театр, скупили все билеты. В ту ночь после шоу, я и Хиллел сидели за кулисами и поздравляли друг друга с успехом, как вдруг в помещение вбежала девушка.
— Энтони, я должна тебе кое-что показать! — закричала она. — Я тебя так люблю! Смотри, что я сделала!
Она стянула штаны, и прямо на лобке была татуировка с моим именем. Сзади нее стоял парень.
— Это мой парень, но ему посрать. Я твоя, если ты хочешь.
— Да, чувак. Возьми ее, она обожает тебя, — сказал этот парень.
Я не принял его предложение, но Хиллел и я посмотрели на друг друга и поняли что, может быть, все эти турне и три альбома в конце концов стали чем-то. Мы все еще не были на радио, но американская молодежь явно любила нас.
Турне обычно не приносило нам много прибыли. После Freaky Styley каждый из нас получил по три штуки. Но на этом турне Линди объявил нам, что после всех раходов и продаж футболок, мы получаем двадцать две тысячи.
— Чтобы поделить? — спросил я.
— Нет. Каждый получит по двадцать две тысячи, — ответил Линди.
Это была куча денег для нас, и первое, что я хотел приобрести — это дом для моей ангельской подружки и меня. Но каждый раз, когда я находил хорошее место, они давали мне бланк для заполнения. Каждый хозяин квартиры хотел знать мои последние пять мест проживания и к тому же еще мои последние пять мест работы. Окей, последнее место, где я жил — дом мамы моей девушки, до этого я жил на диване у своего менеджера, до этого в общежитии в Пасадене, до этого у меня не было дома, а до того я жил в доме мамы моей еще одной девушки, до этого в кровати сестры Фли, до этого в доме, у которого не было двери. Они спрашивали про банковские счета и кредитные карточки, но у меня тогда даже не было чековой книжки. Все что у меня было это двадцать две тысячи долларов наличными.
В конце-концов, я пошел смотреть домик на Оранж-драйв. Это был триплекс 30-ых годов в стиле ар- деко, с деревянными полами и ванной с очень красивой старой плиткой. Это был рай. И это место стоило тысячу в месяц. После того, как я посмотрел домик, русский хозяин квартиры дал мне очередной бланк, но я его сразу вернул.
— Я не могу заполнять его. Это не для меня, — сказал я ему.
— Тогда ты не получишь дом — ответил он. — Убирайся отсюда.
Я вытащил пять тысяч наличными.
— Это за первые пять месяцев. Если после пяти месяцев я вам не понравлюсь, тогда выгоняйте меня ко всем чертям — предложил я.
Он посмотрел на деньги.
— Дом твой.
Итак, я получил райский дом и еще у меня была куча денег. Я решил отметить это хорошей горкой героина и кокаина. И снова я начал колоться, как маньяк. В доме не было мебели и я не знал, как оплатить электричество, поэтому я пошел и купил пять арбузов и кучу свечей. Я разрезал арбузы на длинные куски, расставил их по всему дому и вставил в них свечки. Потом я пошел в ванную и вколол тонну героина.
Я забрал Айон и привез ее в наш дом. Она выглядела немного скептично, особенно потому, что у меня все руки были в крови и мои глаза вертелись как сумасшедшие.
— Я с тобой, все будет нормально. Но моей маме это не понравится. — сказала она. — Кстати, она как раз едет сюда.
— Малышка, не волнуйся. Я договорюсь с мамой. Это моя крепость. — сказал я. — Мне всегда говорили, что надо стать юристом. Смотри, как я работаю.
Энид подъехала к дому, и я выбежал на улицу в окровавленной футболке, с сумасшедшими глазами и растрепанными волосами. Она вышла из машины и встала, скрестив руки на груди.
— Энид, все будет нормально — пообещал я ей. — Я люблю вашу дочь всем своим сердцем. Я бы умер за вашу девочку. Она моя малышка и я буду заботиться о ней так же хорошо, как это делали вы.
Она посмотрела на кровь, потом на меня.
— Но у тебя есть проблема. У тебя не все хорошо.
— Энид, поверьте мне, это скоро пройдет, — сказал я.
Энид посмотрела мимо меня в дом, увидела арбузы и свечи, и наверняка подумала, что это какой-то сатанинский ритуал «посвящения девственницы», но каким-то образом мне удалось ее убедить в том, что все будет хорошо. Я отправил ее домой, оставил ее дочь и мы начали нашу жизнь в этом доме.
Наши подозрения о том, что группа становится все более популярной подтвердились, когда KROC попросили нас сыграть в «Паламино» в Долине, классическом в стиле старой школы пивном ковбойском баре, где люди вроде Линды Ронштадт и The Eagles играли на пути к славе. В день выступления, примерно за пол-мили до этого места, мы застряли в огромной пробке. Все просто остановилось, там были копы верхом на лошадях, а мы были в негодовании, потому что надо было каким-то образом попать туда. Потом мы поняли, что вся эта пробка была из-за нашего шоу.
Должно быть, я серьезно сидел на наркотиках в то время, потому что на всех фотографиях я выгляжу ужасно худым. Марио опять пришел в мою жизнь, и я снова брал машину Айон, и исчезал на несколько дней. Однажды когда у нас не было денег, мы решили поехать глубже в джунгли города, где наркотики сильнее и дешевле. Мы взяли машину Айон и поехали туда, где девяносто процетов людей выглядели так, будто вышли из фильма «Ночь мертвых». Хотя было еще светло, мы понимали, что нам здесь не очень рады. Я положил все свои наркотики, шприцы и ложки под стекло водительского места. Марио был на пассажирском месте, внимательно ища нужного парня. Я вел аккуратно, как вдруг увидел копа в зеркале заднего вида. Я предупредил Марио, и он сказал мне повернуть налево, я включил поворотник, перешел в правильную полосу и потом повернул. Копы все еще ехали за нами.
— Останови здесь. — сказал Марио. Как только я остановился, он открыл дверь и выскочил из машины. Теперь копы вышли из машины и шли в мою сторону.
— Кто тот человек? — спросил первый коп.
Я пытался оставаться спокойным.
— А, это Флако. Просто знакомый парень.
— А ты знаешь, что твой друг Флако сбежавший преступник и его ищут? — спросил другой коп.
Ни с того ни с сего я оказался под арестом за поддержку сбежавшего преступника. К счастью, они не обыскали машину, но посадили меня сзади своей машины и мы стали ездить по улицам в поисках «Флако». В конце-концов его нашли на какой то улице. Он посмотрел на меня, как будто я сдал его. Но когда его посадили рядом со мной, я четко объяснил, что ни слова не сказал про него. Они отвезли нас в тюрьму и разделили. Копы допрашивали меня, но я ничего не сказал, тогда меня посадили в камеру размером с большой диван, вместе с другими заключенными. Я сидел там, ни о чем не думая, когда ко мне пришли из ФБР.
— ФБР? Но я даже не знаю этого парня. Я всего лишь подбрасывал его и…
— Не болтай, — ответил агент, — Мы тут для того, чтобы сделать фотографию твоих зубов.
