Оказалось, что я подходил под описание Бандита С Хвостом, белого парня, который успешно ограбил несколько калифорнийских банков. Наконец пришел доктор от федералов, засунул свои гребаные пальцы мне в рот, повернулся к агенту и сказал:
— Это не он.
Они перевели меня в «Стеклянный Дом», тюрьму на окраине Лос-Анджелеса. И это была адская тюрьма. К тому времени наркотики уже не оказывали никакого действия, я не спал несколько дней и чувствовал себя гнусно. Когда я прибыл туда, мне пришлось пройти через разденься-нагнись-покажи-жопу — сдвинь-крайнюю-плоть — подними-мошонку — в общем, пройти через полную проверку всего тела. Единственная проблема была в том, что они только ввели новое правило о том, что если у тебя найдут шрамы от шприцов, тебя посадят на девяностодневное лечение в тюрьме. А у меня эти шрамы были. Поэтому на пути на проверку я начал болтать с копом, который собирался проверять меня. Я начал преувеличивать, говорить, что я очень хорошо понимаю, как трудно быть копом, и он рассказал мне все про свою семью, и мы разговаривали как два нормальных человека несколько минут. Он спросил у меня, что я делал там, где меня поймали, и я сказал, что я пытался вернуться обратно в колледж и начать жизнь сначала, я врал как только мог, чтобы спасти свою задницу. Как только я снял свою футболку, он был удивлен.
— Господи, да ты посмотри на свои руки! Ты знаешь, что за это девяносто дней? — спросил он. Я опять начал говорить про колледж, и что меня не пустят на работу и как я должен помогать своей маме- инвалиду.
— Надень свою майку и держи свои руки прикрытыми все время пока ты здесь. — посоветовал коп.
После того как я провел несколько часов в большой комнате с пятидесятью такими же как я, зашел охранник и сказал, что я могу идти. В коридоре меня ждал Линди.
— Ты сукин сын! Я звонил тебе в девять утра, сейчас девять вечера! Что ты делал все это время?! — закричал я.
— Ну знаешь, Swanster, я посоветовался с парнями и все решили, что будет хорошей идеей оставить тебя здесь на минуту, чтобы ты понял куда катится твоя гребаная жизнь, — сказал он. — На самом деле это не моя идея. Я-то думал, что если бы был на твоем месте, то захотел бы чтоб меня забрали, но остальные сказали «Может быть, если мы дадим ему посидеть здесь, это ему поможет».
— Послушай, сукин сын. Тебе лучше дать мне сорок баксов, потому что не по-братски так поступать. — сказал я.
— Эгей. Сорок баксов, Swanster, не знаю, стоит ли мне это делать… — протянул Линди.
— Это все, что ты можешь сделать. Если ты мне не дашь денег, мне будет плохою
Он дал мне деньги, и я поехал туда, где я мог обдолбаться.
Тогда как наркотическая зависимость привела меня в тюрьму, Хиллел боролся со своими собственными демонами. Если раньше мы были вместе или с девочками в такой тусовочной атмосфере, теперь все было больше изолировано. Он становился законченным наркоманом, тогда как у меня все больше было периодами. Я уходил на неделю и люди постоянно сплетничали и говорили у меня за спиной, что я буду первым, кого они знают, кто умрет от наркотиков. Периодически, даже Хиллел подходил ко мне и говорил:
— Чувак, только не убей себя. Посмотри на себя, ты близок к смерти.
Айон была испугана, она говорила:
— Пожалуйста, не умирай. Я не выдержу этого.
Той зимой группа начала свое первое турне в Европе. Первой остановкой был Лондон. В вечер выступления Хиллел был слишком болен, чтобы выйти. Мы с Фли пошли в его комнату и было очень грустно видеть как он проигрывает свою маленькую войну. Его взгляд не говорил больше: «Да, я теряю себя, но я справлюсь и все будет нормально», нет, его взгляд кричал: «Я больше не могу. Я умираю.»
Мы уговорили его выйти на сцену и сыграть это шоу. Мы вышли и начали наше пой-и-танцуй-в- нашем-стиле выступление, но Хиллел в этом не участвовал. Мы попытались сыграть еще одну песню, но Хиллел остановился и сказал мне: «Я не могу» и покинул сцену. Я посмотрел на Фли и Джека, потом побежал за кулисы, где сидел Хиллел и плакал.
— Хиллел, ты можешь. Возьми свою гребаную гитару и вернись обратно!
— Нет, я не могу. Отмени все. Конец!
Я прибежал обратно на сцену и мы продолжили играть, только бас-ударные-вокал. Мы стали шутить, но никто не ушел, никто не возмущался, все продолжали танцевать, но это было самое странное шоу, которое мы когда-либо делали, потому что оно было без гитары. Пару дней спустя Хиллел выздоровел.
Где-то в Европе приехала машина, полная голландцев. Они приехали, чтобы делать документальные фильм о нашем турне. Они сняли много классных моментов. Особенно потому, что Джек вошел в совершенно сушасшедшую фазу жизни. Он был экстремистом, когда дело доходило до любви. Как только он влюблялся в девочку, она значила для него все. Он встречался с одной женщиной, и пока мы были в Европе, она ушла от него к одному парню, которого мы знали. Джек получил эти новости, когда мы были в Берлине. После выступления я нюхнул кучу героина, а потом пошел в клуб, где в туалетной кабинке стал целоваться с одной очень красивой немецкой девушкой, которая английский не знала вообще. Немного позже Фли и Линди уехали, и я остался наедине с ней и без ума от нее. Я хотел ее прям там, в кабинке, но она хотела отвезти меня к себе, и я хотел достать кокаина, так что мы встретились с дилером, который продал мне кучу наркоты.
На следущее утро все собирались у нашего автобуса, а я приехал на черном лимузине с наркодилером. Он подошел к Линди и сказал, что не отдаст мой паспорт, пока тот не заплатит ему за все те наркотики, которые я вчера купил. Никто не был рад, что пришлось тратить общие деньги группы на меня. В это время Джек стоял около дерева и бился об него головой.
— Что с Джеком? — спросил я.
— Его бросила девушка и он не знает что делать — сказал Фли.
Тогда мы были очень хорошо связаны с нашей аудиторией. Люди приходили за кулисы, болтали с нами. Иногда мы приходили к ним домой. А иногда мы приглашали всех к нам. Это была одна из наших шуток. Я говорил:
— Окей. Сейчас будет вечеринка в комнате 206 в отеле «Финкельштейн» на Роттервил Авеню.
Это была комната Фли. А потом он брал микрофон и говорил:
— Нет! Нет, вечеринка будет в комнате 409. 409! — которая была моей.
Несмотря на состояние Хиллела и Джека, нам было очень весело. Обычно в конце турне очень устаешь и все становиться дерьмом. Но потом мы полетели в Нью-Йорк и сыграли огромное шоу для студентов в Университете Нью-Йорка. Я договорился с Хилеллом не обдалбываться перед шоу, потому что Нью-Йорк это город кокаина, но я потерял его из виду перед выступлением, а когда я пришел за кулисы, он сидел там никакой. Мы с Фли были взбешены.
— Чувак, так нельзя. Если ты хочешь это делать, то делай после, — сказали мы ему… Он делал тоже самое, что и я перед тем, как меня выгнали из группы. И когда мы вернулись в Лос-Анджелес, мы уволили его. Хиллел стал пропускать репетиции и Фли просто сказал:
— Хватит, Хиллел, ты больше не в группе.
Мы начали репетиции с бывшим гитаристом Funkadelic по имени Блэкберд МакНайт. Несколько дней мы репитировали с ним, но потом решили дать Хиллелу еще один шанс.
Потом мы опять поехали в Европу. В Финляндии мы учавствовали в концерте вместе с The Ramones. Это было классное шоу. Тогда кому-то пришла в голову идея выбежать на сцену голыми во время их выступления и сделать небольшой танец в их честь. Так мы и сделали. Надо сказать, Джонни Рамоне был не слишком рад этому. Потом он нас обматерил и не хотел ничего слушать про нашу любовь к ним. Но Джои Рамоне сказал, что ему очень понравилось на самом деле.
Наша следущая остановка была в Норвегии. На пути в Осло мы очень долго ехали на поезде, Хиллел и я сидели в купе, смотрели на вид через окно и очень много разговаривали. Мы говорили про наркотики и героин, мы говорили про нашу зависимость и что мы с ней собираемся сделать. Мы до сих пор не понимали всей серьезности этой болезни. У меня было немного больше опыта с анонимными встречами наркоманов, чем у Хиллела. Той весной Ким Джонс избавилась от зависимости, и я стал ходить с ней на эти встречи.
