может и три тысячи людей. Как мы найдем его?
– Или ее. Ну, ты меня понимаешь. Но мы что-нибудь придумаем.
– Ты не слишком самоуверенна?
– Не больше, чем ты.
Она пожала плечами, но он мог сказать, что замечание ей понравилось.
– Ты ведь вырос в Корпусе.
– Да. Мои биологические родители были из Корпуса, но они умерли, когда я был очень мал.
– Ты в этом уверен?
– Это ты к чему?
– Не знаю. Ты когда-нибудь видел какие-нибудь доказательства реальности их существования?
– Ты сомневаешься в Корпусе?
– Нет. Да. Мы во всем должны сомневаться, разве нет? Даже если только проформы ради. Как можем мы быть хорошими детективами, если сделаем привычкой слепо принимать предположения?
– Зачем Корпусу лгать мне о моих родителях? В этом нет никакой логики. – Сама мысли была отвратительна. Монтойя просто не знала – не могла знать. Она была из поздних, выросших как нормалы. Нормалы жили в мире подозрительности и жестокости, и это портило их.
– Видишь ли, – мягко сказал он, – мои родители не важны. И не были бы, будь они живы, разве что у Корпуса было бы на два ценных члена больше.
– Прости, что я завела этот разговор, – она коснулась его плеча рукой в перчатке.
Гальванический шок пробежал по нему, как будто он был разряженной батареей, внезапно вновь давшей ток. Он снова вспомнил, как она подошла к нему, заметив на парадной площадке.
– Ну и почему? – спросил он, пытаясь говорить без выражения, беспечно. Пытаясь не капитулировать.
– Что почему?
– Почему ты меня поцеловала?
Ее губы растянулись в улыбке, но какой-то не насмешливой. В ней было нечто честное, что-то личное.
– В благодарность, – сказала она.
– За что?
– Это трудно объяснить. Я… я только что попала в Корпус. Ты должен понимать, это другой путь. Труднее. Корпус очень отличается от внешнего мира, в нем каждый уже примкнул к своей группировке. Я… ну, я была охвачена сомнениями. Честно говоря, я подумывала о побеге.
– Это было бы глупо. Другая девушка…
– Фатима. Да, я о ней слышала. Но в тот момент я была в порядке, потому что увидела тебя.
– Не понимаю.
– Я видела тебя там день за днем. Когда я шла мимо, ты был одет как… как Санта Клаус в помаде. И весь в пасте для бритья. Ты смотрелся смешно – я бы не смогла стоять там вот так. Я бы этого не вынесла. А то, что все говорили о тебе – что ты прошел через нечто худшее, чем я могла бы вообразить.
– И вот, когда ты потянулся коснуться моего разума, и я ощутила тебя – ты не был зол или пристыжен. Ты любопытствовал. Ты просто стоял там, принимая все это, и ты был в порядке. Тогда я поняла, что тоже буду в порядке, – теперь ее усмешка стала озорной. – И ты был милый. И я могла бы сказать, что ты думал, что я красивая.
– Я не…
– И теперь думаешь. Я вижу, ты смотришь на меня. Почему бы тебе чего-нибудь не предпринять?
– Потому что… 'Потому что дело в чем? Что это мне даст? Еще один шанс пострадать, еще шанс быть расстроенным. Я могу обладать превосходством, поскольку это зависит только от меня. Счастье – иллюзия, а для меня – еще меньше'. Он не сказал этого, не передал этого. Он впервые даже подумал так. Присутствие Монтойя напомнило про этот год радости и печали, и это ощущалось как воспоминание о безумии. Казалось, он так полон – чем-то – снова. Чем-то горячим и живым, как… да, как сама Монтойя. Ее разум был как топка.
И она угрожала возвратить все это – безумие, слабость, боль.
Он заметил, что они входят в город.
– Нам лучше бы взяться за работу, – сказал он.
Глава 11
– Это безнадежно, – сказала Нхан.
– Ничто не безнадежно, – ответил Эл, хотя ни на минуту не мог вообразить, куда направиться за этой надеждой. Они поняли, наконец, где находились – Туулу, городок в Алтайской Федерации.
– Нам не найти его, просто шатаясь по улицам, – сказал Ветч.
– Нет. Думаю, я могу уловить след его сигнатуры, но… – Эл наморщил лоб. – Это будто игра в ловцов и Беглецов, правда?
– Игра во что? – спросила Монтойя.
Эл моргнул.
– Ты никогда не играла в ловцов и Беглецов, когда была маленькой?
Но все трое смотрели на него озадаченно. Поздние, все до единого. Они понятия не имели, о чем он толкует.
Он вспомнил Смехунов, каждое их слово, тяжело впечатанное в него.
'Другие представляли вас двоих мятежниками. Ты – нет. Ты воображал себя пси-копом, преследуемым мятежниками. Но всё глубже, м-р Бестер. Кем бы вы ни притворялись, вы все члены Корпуса'.
Могло ли это быть так просто?
– В 'ловцах и Беглецах' есть множество целей, обычно произвольных. В данном случае, однако, цель должна иметь некий смысл.
– Мы уже проверили вокзал, автобусную станцию, продажу и прокат автомобилей…
– Верно. Так, может, цель, в конце концов, произвольна.
– Не врубаюсь.
– Помните, это тест, а не реальная охота, или даже не состязание. Может… может, дело не в том, чтобы поймать Беглеца, а в том, чтобы все сделать правильно.
– Но работа пси-копа в том, чтобы ловить мятежников!
– Разумеется. Но иногда не получается. Что тогда? Тогда выскажись, доложи, что знаешь, и доверь остальным в Корпусе помочь тебе. В какое единственное место мы здесь еще не наведались?
Они тупо смотрели на него, и, вопреки себе самому, он ощутил медленно ползущую по его лицу улыбку:
– Местное отделение Корпуса.
– Черт побери! – ахнула Монтойя. – Почему мы не подумали об этом раньше?
– Потому что мы думали об этом как о состязании. Мы думали, что состязаемся с Корпусом. Настоящие пси-копы не состязаются с Корпусом – даже на тренировке.
Глаза Монтойя расширились.
– Я должна была подумать об этом.
'Нет', подумал он про себя. 'Никто из вас не смог бы. Только я, только кто-то выросший в Звене. И я должен был подумать об этом много, много раньше'.
