Широченная усмешка растянула и без того широкое лицо пси-копа.
– Ну, – сказал он на чистом английском. – Пришли сдаваться?
– Нет, сэр, – сказал Эл. – Мы пришли сообщить начальнику местного отделения, что здесь недавно побывал Беглец.
– Поймай меня, если можешь, – сказал коп. – Поздравляю.
– Спасибо, сэр.
– Черт возьми, ты был прав! – Монтойя издала воинственный клич и пустилась в пляс с Ветчем и Нхан. Эл просто стоял, ощущая гордость и изнеможение – и как-то, вопреки всему этому, слегка отсутствовал.
– Увы, – сказал коп, – по логичным причинам, мы не можем отправить вас обратно в Женеву раньше следующего утра. Я снял для вас комнаты примерно в трех кварталах отсюда.
– С какого возраста отпускают спиртное в этом 'граде'?
– С какого возраста? – коп изобразил полную непонятливость, затем пожал плечами.
– Ага! – откликнулась Монтойя.
– За Альфи, – сказала Монтойя, высоко поднимая свой стакан с выпивкой.
Эл с сомнением посмотрел на янтарную жидкость в своем собственном стакане. Но тост был за него…
Он выпил залпом, едва не выдув обратно через нос, и они засмеялись над ним, но это был добрый смех, а Монтойя всунула ему в руку дольку лимона.
– Пососи, – сказала она.
Он так и сделал, и ему полегчало.
– Ух ты! – выдал он. Он смотрел на их смеющиеся лица. Разумеется, это была иллюзия, разумеется, это временно, но…
Он налил всем.
– За всех вас, – произнес он. На этот раз выпить оказалось совсем не так трудно.
Позднее они, распевая и пошатываясь, побрели в свои номера. Он так и не вспомнил потом, что именно пели. Воздух превратился в медовый сироп – казалось, сквозь него нужно плыть – и он остро сознавал, что Монтойя прильнула к его руке. Сознавал ее огонь и огонь, пожиравший его самого, вероятно, распаленный жаром текилы у него в животе.
Возле номеров последовали 'доброй ночи' и шутки – все заплетающимися языками – и потом внезапно он оказался один с Монтойя, очень близко от ее опаловых глаз. Она улыбалась так же озорно, как в самую первую их встречу.
– Так, – сказала она тихо. – Почему бы не попросить меня поцеловать тебя снова?
– Я… потому что я… – он наморщил лоб. – Я не понимаю вопроса.
– Ты сообразительный парень, Альфред Бестер, но в некоторых отношениях ты туп, как пробка.
– Слушай, при чем тут сообразительность, – попытался возразить он, хотя вышло 'сообразисссть', – потому что мы пьяны, – он вдруг воззрился на нее. – Мы пьяные, да?
– Эй, никогда раньше не напивался?
– Ну… нет. Корпус не…
– Тсс, – и затем она поцеловала его. Это было не так, как в первый раз; это был взрыв. Это было, как будто все мировые константы враз изменились на порядок или два. Из астрофизики он знал, что это означает: все звезды разлетелись, поскольку ядерные реакции стали невозможны, целые галактики рушились…
Конечно, ему было наплевать. Он ощущал ее губы, вкус текилы и соли, и он чувствовал ее ощущение его губ. Он поднял руку, прижав прохладный шелк ее волос, и ответил на поцелуй. Он был, наверное, переполнен желанием и к тому же ни один из них не контролировал своего тела. Они потеряли равновесие и бухнулись о дверь, свалившись прямо на тротуаре. Монтойя рассмеялась и поцеловала его еще. В этом больше не было ничего даже отдаленно похожего на игру. Он видел ее, видел себя через нее, и в это мгновение он хотел по-настоящему узнать ее, все о ней, превратить вчерашнюю иллюзию в пророчество. Он хотел выучить размер ее обуви. Клички ее домашних зверюшек. Ее надежды и мечты.
Как расстегнуть ее лифчик…
Она смеялась, отпирая дверь, но не одурачила его. Она нервничала, как и он – она лишь была смелее, смелой и неистовой и прекрасной, каким он никогда не мог бы быть. Но он хотел этого, удержать это, низвергнуться в ее жар.
– Ветч… Нхан…
– В другом номере, Альфи, – прошептала она. – В другом номере.
Затем она провела теплыми лепестками губ по его шее, и он перестал беспокоиться об этом. О чем бы то ни было.
Глава 12
– Эй, чемп! – сказала Элизабет Монтойя, поднимая глаза от книг, как раз когда он вышел из-за деревьев. Она вскочила с места прямо в его объятия, но когда подалась к нему лицом, чтобы поцеловать, между ними оказались ее волосы. Она рассмеялась и оттолкнула их прочь, и ее лицо материализовалось. Он перехватил инициативу и поцеловал ее.
Год. Год прошел, а она не осознала своей ошибки, не позволила ему найти ей кого-то поприятнее, повыше, получше.
Он ожидал этого. С первой минуты, когда они сошлись в мотеле в Туулу, он ожидал, что она испарится, как всякое счастье в его жизни. Он смотрел на ее красоту на рассвете и горевал о проходящем времени и о боли, которую принесет ему ее окончательное пробуждение. Вместо этого, когда ее глаза открылись, она состроила гримасу на него, нависшего над нею, но все же поцеловала его. Они вместе позавтракали, и временами она употребляла местоимение 'мы'. Всякие вопросы каким-то образом были заданы и получили ответы ночью.
Год тайных встреч, украденного времени. Всякий раз, когда он видел ее, он боялся, что это последний.
Но теперь…
– Так что у тебя за большая новость? – спросила она, отклоняясь так, что, прижавшись живот к животу, он мог полностью, ясно видеть ее лицо.
Он прокашлялся, вдруг смутившись.
– Мы подходящая пара, – сказал он.
– Я подходящая. А ты сухое дерево. Ты хочешь встречаться?
– Нет, я серьезно. Я имею в виду, мы… э… мы генетически совместимы.
– Эл, ты потрясен.
– Э… да, думаю да.
Ее брови поднялись.
– Ты хочешь сказать, ты проверил наши генетические данные? Чтобы посмотреть, можем ли мы иметь детишек на сертификат Корпуса?
– Да.
– О. Хм. Могу я спросить, почему?
– Ну, потому что… ну, я думал… послушай, я не пытаюсь давить на тебя, Лиз. Я знаю, все может измениться, знаю, ты можешь не хотеть меня потом, когда мы закончим учебу. Мы оба достаточно скоро станем интернами. Но я люблю тебя, Элизабет Монтойя, и теперь мы знаем…
– При чем же тут генетика? Альфред Бестер, я тоже люблю тебя. И ты, черт возьми, хорошо знаешь, что я собираюсь остаться с тобой, когда мы закончим обучение. Но будь я проклята, если я нуждаюсь в разрешении Корпуса завести с тобой детишек, если я этого хочу.
– Я… Лиз, я понимаю твои чувства на этот счет, но мы должны быть реалистами, верно? И, все-таки, это же замечательно! Теперь они никак не смогут возражать.
