куда больше. Но, сдается мне, сейчас самый большой город – этот. Хотя венецианец уверяет, что Стамбул процветает и здравствует, а я слышал, будто по сравнению с ним этот город просто деревушка захудалая.
– Да?!
– В любом случае позволь старому Тагу показать тебе здешние красоты.
– Вы здесь уже бывали?
– Случалось. Много лет тому назад.
– У вас здесь родственники есть?
– Родственники? Нет, кажется.
– Кто ж вас тогда здесь приютит и накормит?
Таг только рассмеялся в ответ, а Красные Мокасины подумал, как все-таки белые от них отличаются и как он далеко от родного дома.
Вскоре к ним подошел Нейрн, на нем были его лучший красный кафтан и темно-коричневый камзол.
– О чем разговор ведете? – спросил он.
– Таг предлагает мне показать красоты Алжира.
– Не обижайся, друг мой, но не могу сказать, что тебе в голову пришла хорошая идея.
– Ты что ж, думаешь, что он со мной попадет в какую-нибудь неприятность? – проворчал Таг. – Мы с ребятами присмотрим за ним.
– Таг, я в тебе не сомневаюсь, но мне это место не особенно нравится. Пираты в один день не становятся добропорядочными гражданами.
Таг нахмурился:
– Откуда ты взял, что пираты не могут стать добропорядочными гражданами? Чем это мы ведем себя бесчестнее какого-то там любого лорда, который с задранным от самодовольства носом грабит крестьян в своем собственном поместье? Мы-то хоть работаем, чтобы добыть себе кусок хлеба. Вот я какого мнения придерживаюсь о пиратах и пиратских портах, особенно вот об этом. И пираты никогда не спросят тебя, благородного ли ты сословия или нет, не спросят, какому богу ты молишься – Деве Марии, Иисусу, Магомету или Вельзевулу. А вот другие европейские города не могут похвастаться такой терпимостью.
Нейрн холодно посмотрел на Тага:
– Я не собираюсь спорить с тобой и готов поклясться, что в глубине души ты не так думаешь. Я всего лишь хочу сказать, что мы чуть не погибли в Англии, а этот город кажется мне еще более гиблым местом, чем Лондон.
– Почем ты знаешь, если мы еще не ступили на берег?
Нейрн вздохнул:
– Будь на то моя воля, я бы не допустил этого.
– Ну, тогда тебе нужно было поднять бунт. Сколько, ты думаешь, может человек – не важно, добродетельный он и дурной – обходиться без хорошего вина, хорошей песни и веселой компании? Все знают сказки Шахерезады, и всех тянет на берег. Попробуй их остановить, господин Нейрн. Хотя бы меня одного притормозить.
– Я уже сказал, будь на то моя воля. Но Тич и Бьенвиль думают так же, как и ты.
– Да потому, что они знают душу моряка получше твоего.
– Вполне возможно. Но я всего лишь хотел тебе сказать, что нашему другу из племени чоктау не следует сходить на берег.
Красные Мокасины нахмурился и потер руки. Руки заживали, но это заживление сопровождалось раздражающим зудом, казалось, что сами кости чесались.
– Почему мне нельзя на берег? – спросил он.
– Вспомни, что ты сказал нам, когда мы отправлялись в эту экспедицию. Ты сказал, если ты погибнешь, то твой народ объявит белым войну.
– Это ваш риск, – ответил на это Красные Мокасины. – И еще я сказал, что отправляюсь в путь, чтобы посмотреть Старый Свет. И я его посмотрю.
– Есть и еще одна причина. Ты вместе с членами нашего совета и с Ривой должен отправиться на заседание дивана. Нужно договориться о торговле.
– Меня это не интересует, – заметил Красные Мокасины. – По крайней мере сейчас. Вы можете пойти туда вместо меня, я отдам вам свой голос.
– Остальным членам совета это не понравится.
– Если вы хотите, я поговорю с ними. Но я уже принял решение на свой счет.
На короткое мгновение показалось, что внутри у Нейрна идет какая-то борьба, наконец он мрачно кивнул:
– Но смотри, Таг, не спускай с него глаз и не увлекайся излишне крепкими напитками.
– Будет как у Христа за пазухой, – ответил Таг и подмигнул Красным Мокасинам.
Казалось, что улицы Алжира специально сделаны такими узкими, чтобы даже мертвецки пьяный человек мог пройти по ним, держась за стены домов, и не упасть.
