— «Сравняться» с ними? — Это был Оливер Нордструм; он стоял на помосте, прислонившись к доске с результатами. — Ты очков на пять впереди них. Джонатан Э. Ли имеет все шансы сохранить преимущество, судя по ставкам довольно осторожных игроков.
— По ставкам — фаворит, — подтвердил чей-то голос, — Раз наш нигер и наш индеец не захотели сотрудничать.
Это было сиплое мурчанье Готча. Пока мы болтались у помоста, фургон Коди подъехал к коридорам. Откидные борта были сложены, и поставлена палатка, служившая раздевалкой. За кучеров сидели Буффало Билл и мистер Хендлс; Готч ехал сзади. Рядом стояла табуретка, но борец, видимо, не склонен был сесть. Он стоял перед дверью палатки, расставив ноги, и опирался на тяжелую ореховую трость мистера Хендлса, какими пользуются подручные в загоне на аукционах скота. На нем были клетчатый костюм и полосатый пуловер с высоким воротником. На лице его восстановилась злобная усмешка, и само оно, со всеми своими мышцами, казалось прочным, как выбеленная сыромятная кожа. Но лоб и лысый череп свидетельствовали, что эта кожа, возможно, не так непрошибаема, как кажется. Она запеклась до цвета меерхоффовской солонины. Это не ускользнуло от гурмана Джорджа.
— Ой-ой-ой, мистер Готч! Как это у вас верхушка головы обгорела? А где же та шляпа, что вы носили? Красивая черная шляпа с плоскими полями?
— А где твоя красивая? — парировал Готч.
Ответ был неожиданный, и Джордж не сразу нашелся. Его красивая шляпа была у всех на виду — она венчала белоснежную гриву Буффало Билла, сидевшего на козлах. Я обратил внимание, что ни он, ни его зазывала не держат вожжи. Вожжи волочились в пыли между мулами. Зазывала пытался управлять ими при помощи тихих угроз и ругательств, но животные, судя по всему, были глухи к его приказам и понуро шли своим путем. Но он еще что-то пробормотал, и животные повернули головы в нашу сторону. Он сказал что- то еще, и вдруг они заложили уши и побежали прямо на нас. Нам пришлось отскочить в стороны, чтобы не быть прижатыми к стене коридора. Мулы на полном ходу врезались в ограду.
— Черт подери! — окрысился на зазывалу Коди. — Сказано было: держи лопоухих! Ты чуть не затоптал джентльменов и… проклятье! Этого я и боялся. Выбил мне больное колено из сустава. Теперь вправлять… Бери-ка вожжи.
Мистер Хендлс слез на дышло, а старый шоумен попытался принять стоячее положение. Колено хрустнуло, но не выпрямилось до конца — его заклинило. Коди протянул ко мне руку в перчатке с бисером.
— Подай руку старику, сынок! Да и пора нам поближе познакомиться.
Надо было бы послать его к известной родственнице, но я был воспитан в почтении к старшим, все равно, заслуживали они этого или нет. Я подал ему руку и помог встать, а он тем временем вправил себе колено. Не отпуская моей руки, он слез на землю. Несмотря на возраст и скрип в суставах, хватка у него была, как у кузнеца.
— Старость — большая досада. Просыпаешься однажды и выясняется, что ты просто-напросто старая торба, набитая воспоминаниями и недомоганиями. Колено это, например, в первый раз было выбито на берегу реки Йеллоустон сорок пять лет назад. Это был прощальный поцелуйчик вождя Желтая Рука перед тем, как он отправился к Создателю. Кто бы мог подумать, что у старого тощего индейца с двумя зарядами крупной дроби в зобу хватит сил вдруг сесть? Да еще махнуть боевой дубиной.
Он отпустил мою руку, но это не значило, что разговор окончен. Сдвинув желтую шляпу Джорджа на затылок, он измерил меня долгим взглядом. И кажется, был удовлетворен увиденным.
— Ты красивый парень, Джонни Спейн, это факт. Нет, пожалуйста, не убегай, до твоего выхода еще долго. Мистер Хендлс, вам не кажется, что парень красивый?
— Красивый, красивый, — Зазывала подобрал вожжи и отряхивал пыль с коленей. — Красивей не видел. У дам сердечко так и прыгает. Спросите хоть мисс О'Грейди.
— И очень внушительно выглядит верхом — это мужчин порадует, — продолжал Буффало Билл. Он оценивающе пожал мне плечо, как домохозяйка, покупающая филе. — Джонни, надо бы нам как-нибудь поговорить по-деловому. Никогда не думал заняться шоу-бизнесом? Заработок легче, чем на родео, — и больше.
Я сказал, что никогда не думал и навряд ли когда буду. Он продолжал сжимать мне плечо и толковать о легких заработках, а я продолжал мотать головой. Едва я вывернулся из-под его руки, как спустившийся с помоста Оливер Нордструм схватил меня за другое плечо.
— Не торопись, Джонни. Помни, что Бен Франклин говорит в своем «Альманахе»: «Перед важной сделкой помешкай». — Для пущей выразительности он с чувством пожал мне плечо.
Никакой важной сделки я не видел, и мешкать мне было некогда.
— Я благодарен вам за интерес, мистер Нордструм… мистер Коди, и надеюсь, вы не сочтете за невежливость, если мы отложим обсуждение на после заездов. Мне надо принести седло. Мы как раз шли за седлами, когда ваши мулы…
И тут до меня дошло: надувалы опять хотят оторвать меня от друзей, как вчера вечером в салуне. Я коротко извинился и протиснулся мимо трефового трио. Дорогу мне преграждали мулы. Не желая быть укушенным или получить копытом, я не рискнул пролезть ни спереди от них, ни сзади. Вместо этого я полез на фургон. Джордж и Сандаун куда-то делись; Готч — тоже. Но мое внимание привлек дымок из палатки. В брезентовом сумраке на одной из табуреток, какие ставятся у ринга, сидела О'Грейди. Она сидела с сигаретой в зубах, закинув ногу на ногу. Оранжевая шевелюра исчезла, исчезли и темные очки, открылись обыкновенные седые волосы и живописный фингал. Она кивнула в сторону высокой стены коридора, который вел к загонам для скота.
— Большой урод туда их погнал, — сказала она, не выпуская изо рта сигарету, — Но лучше сперва раздобудьте пистолет или побольше подмоги. Вам и вашим двоим друзьям с этим монстром не справиться.
Фрэнк Готч был симпатичным американским парнем с фермы в Айове и стал чемпионом США среди любителей, когда ему еще не исполнилось двадцати. И оставался таким, даже когда связался с Хендлсом и стал чемпионом среди профессионалов. По крайней мере, несколько лет оставался. Потом что-то произошло. Однажды зимой мистер Хендлс повез своего чемпиона в турне по Мексике, и там, в каком-то из пограничных городов, молодой Готч что-то купил или заразился чем-то, что навсегда изменило простого американского крестьянского парня. У него выпали волосы. Утолстился нос, стали шире лоб и подбородок, как у гигантов, которых показывают в разъездных цирках, и весь он стал разбухать. Словно на тридцатом году в нормальном парне проснулась какая-то железа и стала накачивать его великанским гормоном, превратив в чудище. Он разбух и продолжал разбухать, как дрожжевое тесто. Спортивные репортеры, видевшие его в прошлом сезоне, писали, что перемена не просто физическая, она глубинная. Некоторые поклонники борца настаивали, что этот монстр на борцовском помосте не Фрэнк Готч, а подмена, устроенная Хендлсом, что настоящего Фрэнка Готча убрали, потому что он не желал подчиняться приказам тех, кто вертит тотализаторами. Другие сокрушенно говорили: нет, это сам Фрэнк Готч, только полностью переродившийся. Джек Лондон писал в журнале «Полис газетт»: «Смуглая рука безымянной мексиканской пагубы пролезла в горло совершенно здорового молодого человека, ухватила его за хвост, вывернула наизнанку — полностью изменила! — и превратила в больного изверга».
Я думаю, он все время ощущался, этот невидимый туман, окружавший борца, заразное облако какой- то болезни. И страшило не так даже то, что он тебя схватит, как то, что
Я бежал так стремительно, что за небольшим поворотом очутился прямо рядом с ним.
— Все, хватит, — нагло заявил я, — Здесь вам не проулок в Бронксе, где можно нападать на людей и тебе это сходит с рук.
Готч обрадовался, если не моему заявлению, то появлению.
— Так, так, так, — промурлыкал он, — сам Джентльмен Джон. Ты пришел к своим друзьям, Джонни? Так иди к ним.
