железная ограда вокруг могилы и памятник чуть ли не в десять футов, возвышавшийся над всеми остальными.
Пока служанка ходила за водой для цветов, Минако, неподвижно сидя на корточках перед памятником, вспоминала дорогие для нее образы. Ее отца в обществе не любили, превратив его, как и остальных нуворишей, в мишень для постоянных нападок. Но отцом он был нежным, и никто не мог заменить его Минако. При воспоминании о родителях по щекам Минако покатились крупные слезы.
Когда служанка вернулась, Минако сменила воду в бамбуковых вазах, стоявших по обеим сторонам памятника, и поставила в них свежие с дурманящим ароматом лилии. Ей казалось, что родители, улыбаясь, смотрят на нее с неба, что забота об их могилах очищает ей душу.
Поставив цветы, Минако снова опустилась на корточки и стала молиться за упокой души умерших. Подул легкий ветерок.
– Какой ясный нынче день, – сказала наконец Минако, вставая и обернувшись к служанке.
– Да, на небе ни облачка, – отвечала служанка, глядя вверх и щурясь от солнца.
– Есть одно, – весело возразила Минако, тоже подняв голову. – Вон оно, посмотрите, совсем как белая черточка. – Замеченное Минако крохотное облачко было и в самом деле единственным на невозмутимой голубизне неба. – Такая хорошая погода, давайте пойдем домой пешком! – С этими словами Минако направилась к выходу.
Обычно они шли прямо к трамвайной остановке на Аояма-сантёмэ. Но в этот день решили еще немного побродить по чисто убранному кладбищу.
У одного из памятников они заметили девушку с юношей, должно быть, брата и сестру. Минако с любопытством на них посмотрела. Юноше, одетому в светлое шелковое кимоно, хакама и соломенную шляпу, было года двадцать три. От всей его стройной фигуры веяло изяществом и благородством. Сестре было не больше пятнадцати. В своем зеленоватом с полосками дорогом шелковом кимоно и в коричневой кашемировой юбке она выглядела очень эффектно на фоне белого памятника.
Когда Минако со служанкой проходили мимо, девушка вдруг оглянулась и с улыбкой слегка поклонилась Минако.
Минако поспешила ответить поклоном на поклон, хотя никак не могла вспомнить, кто эта девушка. Ей только показалось, что она уже когда-то видела ее черные глаза и длинные ресницы. Пройдя еще несколько шагов, Минако оглянулась и встретилась взглядом с юношей, который с интересом смотрел на нее. Вся вспыхнув, Минако поспешила отвести глаза. Все это длилось какой-то миг. Однако лицо юноши глубоко запечатлелось в сердце Минако, до сих пор не обращавшей внимания на молодых людей. Оно показалось девушке прекрасным и каким-то необычным. Бледное, с правильными чертами и черными глазами, точь-в- точь такими, как у сестры, с резко очерченными губами, лицо юноши так и дышало благородством.
Минако вдруг почувствовала неизъяснимую тревогу и ускорила шаг, словно спасаясь от опасности, хотя какая-то непонятная сила влекла ее назад. Мало-помалу она успокоилась, и мысли ее вернулись к незнакомой девушке.
«Они, должно быть, знают меня, по крайней мере, сестра, – подумала Минако, – но где мы с нею встречались? Ясно одно: молодые люди пришли на могилу родителей». На сотоба [53] – их было несколько – надписи были еще свежие. Минако перебрала в уме всех знакомых, но никак не могла вспомнить, кого же из них недавно постигло горе. «Может быть, девушка обозналась, приняв меня за кого-то другого?» При этой мысли Минако стало почему-то тоскливо, но она тут же подумала: «Я непременно еще встречусь с ними!» Уже надо было сворачивать вправо, а Минако все шла и шла по тропинке, которая через несколько шагов обрывалась. Из раздумья ее вывел голос служанки, которая со смехом сказала:
– Госпожа, куда вы идете? Там дальше нет дороги.
– Ах-ах, что-то я замечталась, – вслед за служанкой рассмеялась и Минако, чтобы скрыть смущение.
Они уже подходили к Касумитё.
– На Касумитё мы сядем в трамвай и сделаем пересадку на Аояма-иттёмэ. Хорошо? – спросила служанка.
Предоставив служанке выбирать дальнейший путь, Минако молча спускалась по покатому склону Касумитё. Она была полна мыслями о недавней встрече, и, когда взялась за поручни, ее вдруг осенило: «Так ведь мы вместе учились в гимназии Отяномидзу, только девушка была на два или три класса моложе. На ней и форменный пояс Отяномидзу». Тут на Минако повеяло чем-то родным. Как же зовут эту девушку?
Дома Мипако пересмотрела гимназический журнал, но имени девушки не нашла. Она сама не понимала, почему это для нее так важно. В память врезались бледный профиль брата, легкий поклон сестры и ее улыбка. «Если бы у меня был такой брат! Если бы Кацухико был нормальным…»
Она никак не могла забыть юношу. А образ сестры лишь витал в ее памяти, словно тень, рядом с братом. Девичья стыдливость мешала ей думать только о юноше. И все же она с тайной радостью вызывала в своем воображении его красивую и мужественную фигуру, и тогда ей казалось, что перед ней открывался какой-то новый, неведомый и чудесный мир, полный радужных, как утренняя заря, надежд, который она никогда не видела даже в снах. Как жаль, что она не знает их имен! Они встретились совершенно случайно и еще долго, а может быть, вообще никогда больше не встретятся. Минако было и грустно и радостно. Ее беззаботное девичье сердце навсегда потеряло покой. Она стала еще более кроткой, более скромной и в то же время придумала план, как встретиться с ними опять.
В следующее воскресенье надо снова поехать на кладбище! Они непременно придут, если там похоронены их родители.
Минако с трудом дождалась воскресенья, но день выдался ненастный, еще накануне заморосил дождь и не прекращался весь следующий день.
– Я так хотела пойти сегодня на кладбище! – встретившись утром со своей мачехой, тоном маленькой девочки, которой дождь помешал идти на спортивный праздник, сказала Минако.
Ничего не подозревавшая госпожа Рурико ответила:
– Но ведь в прошлое воскресенье вы были на кладбище!
– А сегодня мне опять захотелось пойти. Я так ждала этого дня!
