волынку!
— То есть как это бросим? — накинулся на него Гас. — Мы еще и не начинали!
— Ничего и не начнем, если будем бояться мистера Огла!
— Если мы решили объединиться и организовать профсоюз, то ни мистер Бьюсси, ни мистер Огл и никто другой нам не указчики, — сказал Янгблад.
— Все-таки я не понимаю, Янгблад, почему он выбрал именно тебя. Не иначе, кто-то из белых накляузничал ему. — Эллис Джорден оглядел хмурые, встревоженные лица негров, уже успевших переодеться и толпившихся у дверей. — Хуже гремучей змеи тот сукин сын, который доносит белому.
Бру Робинсон откашлялся.
— Что правда, то правда.
Вилл Тернер вытер потный нахмуренный лоб, Хэк Доусон скривил губы:
— Черт проклятый!
У всех был очень озабоченный вид.
В этот вечер Роб зашел к Ричарду Майлзу, и до поздней ночи они проговорили о делах в гостинице и плачевном положении негров, ухудшающемся с каждым днем. Ричард сказал Робу, что он в воскресенье собирается поехать в Атланту на собрание Ассоциации содействия прогрессу цветного населения. Кажется, в Атланте есть профсоюз, который, может быть, захочет присоединить к себе группу работников гостиницы, он обещает зайти туда и поговорить об этом. Ричард приготовил лимонад. Они сидели в крошечной гостиной, пили лимонад и ели коржики, испеченные Джозефин, беседовали о профсоюзах, об Ассоциации, о жизни на Юге. Роб смущенно поглядывал на Джозефин, на ее слегка округлившуюся талию, — она была уже на третьем или на четвертом месяце беременности. Он вспомнил Айду Мэй и прошлое воскресенье в лесу Янгблада. Боже милостивый, хоть бы ничего не случилось! А все-таки это было необыкновенно! Такого необыкновенного дня он не помнит в своей жизни.
— Когда же мы организуем отделение Ассоциации у нас в городе? — спросил Роб. Он переводил взгляд с Ричарда на Джозефин, вспоминая, что когда-то оба они были его учителями и даже не знали друг друга: были мисс Роллинс и мистер Майлз… А теперь и сам Роб стал работником, взрослым мужчиной.
— Мы как раз хлопочем о создании отделения, — ответила ему Джозефин.
— Так вы скажите мне, когда у вас все будет готово, — попросил Роб. — Я ведь могу привлечь товарищей по работе.
— Узнаешь в свое время, не беспокойся, — заверил его Ричард.
Ричард рассказал Робу, что он уже несколько раз встречался с доктором Райли и другими белыми преподавателями из университета и они разговаривали о создании отделения Ассоциации в Кроссроудзе и что доктор Райли даже пригласил Ричарда к себе на обед.
— Этот белый довольно симпатичный человек, — с улыбкой заметил Ричард.
Роб вспомнил, как его отец отзывался об Оскаре Джефферсоне, и громко засмеялся. Ричард продолжал:
— Отец доктора Райли был миссионером. Когда-то Американская ассоциация миссионеров прислала его сюда из Вермонта преподавать в Талледедже. Мне кажется, доктор Райли считает своим долгом идти по стопам отца. Я сказал ему, что неграм не нужны миссионеры. Скорее нужно просвещать белых дикарей, потому что это самые темные, самые невежественные, некультурные люди на свете.
— Ну, положим, так прямо вы ему не сказали! — усмехнулся Роб, поглядев на Джозефин.
— Сказал, уверяю тебя! — подтвердила Джозефин, и все трое расхохотались.
— А все-таки он славный человек, — серьезно сказал Ричард. — Он любит пофилософствовать, и мы с Джозефин всегда стараемся вовлечь его в спор. Сам напрашивается, вот мы и даем ему жару!
Роб поздно ушел от Майлзов. На душе у него стало легче, но он по-прежнему недоумевал, как это мистер Бьюсси пронюхал, что он застрельщик профсоюзного движения. Проходя мимо окна, он заглянул в него, увидел Джозефин и Ричарда, сидящих рядышком на тахте, и подумал: «Как расцвела и похорошела мисс Джозефин! Хорошо, что они поженились!» Да и в Майлзе чувствовалось нечто новое, он стал тверже, как будто закаленнее, и речь у него теперь иная — то ли Майлз обучился местному говору, то ли сам Роб привык к его северному акценту. Потом он подумал о себе, об Айде Мэй, о женитьбе, о будущих детях, о колледже и о том, что станет юристом, но тут же вспомнил товарищей и всю остальную дорогу ломал себе голову — кто же из них провокатор?
Воскресный номер «Морнинг телеграм» поместил огромную крикливую статью об антиамериканских влияниях янки, проникших в город и возбуждающих рабочих, главным образом негров. В статье говорилось, что в Кроссроудзе всегда были мирные, дружеские отношения между неграми и белыми, и так все должно оставаться, и Кроссроудз не потерпит никакой агитации со стороны кучки профсоюзных вымогателей. Если в городе будут обнаружены какие-нибудь иностранцы, с ними разделаются по доброй старой традиции Юга. Роба ошеломила эта статья: ни он, ни его товарищи не понимали, в чем дело.
На следующее утро Роб обслуживал нового постояльца, с виду человека богатого, и замучился, выполняя бесчисленные приказания приезжего и его элегантной молодой жены.
— Малый, отнеси эти костюмы в гладильную, а вот эти вещи миссис Пиви — в прачечную! Принеси мне льду и содовой, да поживее действуй!
А когда Роб обегал чуть ли не весь свет для этой четы, мистер Пиви, красивый плечистый великан, наверняка богач, напоминавший собой мистера Кросса, протянул Робу четвертак и без зазрения совести потребовал у него пятнадцать центов сдачи.
Пот градом лил с Роба — шутка ли, полтора часа такой беготни! Он засунул руки в карманы и, поглядывая на белого, начал греметь медяками и серебряными монетками, потом перевел глаза на хорошенькую миссис Пиви и снова на ее супруга.
— У меня нет сдачи, мистер Пиви. — А ты хорошо поискал, малый?
— Да, сэр.
— Рональд, пусть он берет весь четвертак! Уж от этого ты не обеднеешь. А мальчик, кажется, симпатичный. Мы его заставили изрядна побегать, он заслужил четвертак. — Ее сонные глаза рассеянно смотрели на Роба.
— Сейчас не такое время, чтобы по стольку отваливать на чай. Есть у него сдача, врет он!
— Да оставь ты ему четвертак, Рональд! Он славный парень!
Роб смотрел на белых, и ему казалось, что это семейная сценка из голливудского фильма. В нем бушевала злоба, пот слепил глаза. Он вернул белому четвертак.
— Не надо, мистер Пиви, времена тяжелые, я понимаю, что вам это не по карману. Я не хочу, чтобы ваша семья пострадала из-за каких-то паршивых десяти центов. — Роб стремительно повернулся на каблуках и выскочил из номера, оставив белых в недоумении.
На следующий день в гостинице всем снизили жалованье на доллар. Среди служащих пошел ропот, они ворчали и гневно переглядывались, ругая хозяев втихомолку — вслух ругать боялись, люди не доверяли друг другу. Даже некоторые белые проявляли недовольство. Вечером в раздевалке стояла тишина. Хэк Доусон осторожно огляделся по сторонам.
— Ну что же будем делать, Янгблад? Ты-то нас предупреждал, что это случится.
Роб посмотрел на Хэка. Все коридорные, затаив дыхание, боязливо глядели на Роба, ожидая, что он ответит. А он пожалел, что так молод — ведь все они и старше и опытнее его; и тут он подумал о своем будущем, об Айде Мэй, о колледже и профессии юриста, и почему-то вспомнилась статья из воскресной газеты. Ну что он может сказать этим людям?
— Вы меня не спрашивайте, — ответил он с непонятной для себя самого злобой. — Вы все здесь работаете куда дольше, чем я.
— Так-то так, Янгблад, но надо же что-то делать, черт побери!
Гас оглядел их всех.
— Янгблад давным-давно сказал вам, дуракам, что делать: договориться между собой и организовать профсоюз. А вы хотели подождать да посмотреть, что будет. Мне кажется, теперь вы уже насмотрелись, ну и дьявол с вами!
— И все-таки даже сейчас мы получаем больше, чем работники из «Роберта Ли», — заметил Вилл Тернер. — Поверьте, могло быть куда хуже! Вы помните, что было написано в воскресной газете, а ведь эти
