— Это так же верно, как то, что утром взойдет солнце! — отозвалась Дженни Ли.
Мать искоса взглянула на дочь. — А я в этом не уверена, родненькая! Кто его знает, может, и не взойдет! — Она долго смотрела на Дженни Ли, потом обвела взглядом доктора, Роба и двух женщин, сидевших на кровати. — Они ведь вернутся, правда?
— Да, вернутся! — сказал Роб. — Можешь не сомневаться!
— Я тоже так думаю, миссис Янгблад, — подтвердил доктор.
— Вернутся, это так же точно, как то, что нас ждет в раю счастье! — заключила миссис Лулабелл.
Словно размышляя вслух, Лори заговорила:
— Они вернутся и на этот раз поволокут его в тюрьму, даже если он будет без сознания, а может, здесь начнут допрашивать. Так или иначе, они применят силу, а Джо этого сейчас не перенесет. Верно, доктор?
— Да, мэм, — подтвердил Джемисон. Серьезные глаза врача глядели на Лори так, словно этот человек увидел в ней неожиданно что-то новое.
— Значит, мы должны увезти его куда-то до их возвращения, — сказала Лори с таким видом, как если бы все уже было обсуждено до малейших подробностей и при общем согласии. — Мы тихонько, осторожно перевезем его. Очень, очень осторожно.
— Но куда, мама? — спросила Дженни Ли.
— Можно в Рокингем-куотерс, деточка, — вмешалась Лулабелл. — Держу пари, что они его там не найдут, пока мы сами этого не захотим. Он там будет как у Христа за пазухой, прости, господи, меня, грешную!
Лори посмотрела на доктора. Он закрыл глаза на миг. Заметно было, что он колеблется.
— Если взять мою машину… — заговорил было он.
— Нет, вам, доктор, лучше в этом не участвовать. Эта шваль может отнять у вас право на практику.
— Почему? Ведь я же врач, а он — мой больной! Я отвечаю за…
— Нет, доктор, за это мы будем отвечать. Разрешите уж нам самим.
— Я могу попросить машину у Ричарда Майлза, — предложил Роб.
— Правильно, — подтвердила мать. — И мы перевезем его туда, когда стемнеет. У ночи меньше глаз, чем у дня.
— Я только знаю, что вам надо чего-нибудь поесть, — сказала Лулабелл.
Лори поглядела в ту сторону, где за дверью лежал Джо, потом перевела взгляд на Лулабелл и печально улыбнулась.
— О господи, Лулабелл, мне сейчас никакая пища в горло не пойдет. Я ее не проглочу. Накормите доктора и детей и сами поешьте с Сарой.
Весь день приходили люди; осторожно постучав в дверь, они осведомлялись о состоянии Джо и предлагали свои услуги; некоторых из них Лори даже не знала. Потом пришли Рэй Моррисон и Ричард Майлз.
Лори провела их на кухню и посмотрела на Ричарда Майлза, как на близкого, родного человека — брата или сына, желая спросить, где он был и почему так долго не приходил.
Ричард заглянул в ее запавшие глаза.
— Я был бы здесь уже давно, — объяснил он, — но я ведь уезжал и услыхал об этом только в Атланте. Я тут же повернул обратно и помчался в Кроссроудз.
— Благослови вас бог, Ричард! — сказала Лори; лицо ее опять нахмурилось, и она едва удержалась от слез. Она обняла одной рукой Ричарда, а другой Рэя. Роб стоял и смотрел на всех троих, потом подошел к матери и поцеловал ее в щеку.
Под покровом ночи Джо бережно вынесли из дому и уложили в машину Ричарда. Доктор Джемисон ехал позади в своей машине- Но больного сильно трясло — дорога была ухабистая, каменистая, а зажигать фары боялись. Лулабелл заранее отправилась подготовить место, и когда они прибыли в Рокингем-куотерс, Джо поместили у Уилабелл Бракстон. Сама Уилабелл с матерью переселилась к кому-то, предоставив свой домик Янгбладам.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Это была тревожная, напряженная ночь для всего Кроссроудза. Душная и тревожная. До самого вечера сотни злых, возбужденных белых толпились в центре города; многие, страшно перепуганные, стояли на Черри-стрит, на бульваре Джефферсона Дэйвиса, на Оглеторп-стрит, перед входом в почтамт и возле здания суда округа Кросс.
Радио, ежечасно транслировавшее последние известия о войне в Европе и о страшной опасности, которую представляли Гитлер и фашисты, каждый раз заканчивало передачу сообщением об ужасном местном происшествии: на заводе № 9 взбесился здоровенный, гигантского роста чернокожий, но нашелся смельчак, отлично владеющий оружием, кассир Лэмюэл Дэйвис, который пристрелил этого негра, как бешеного зверя. И далее:
«Дорогие граждане, атмосфера накалена, чрезвычайно накалена, поэтому не выпускайте ваших жен и детей на улицу. Предупреждаем вас. Мэр и полиция дали слово предотвратить большое кровопролитие, но справедливо возмущенные граждане исполнены воинственного духа, и один только бог знает, что происходит в Плезант-гроуве и Рокингем-куотерсе. Вся полиция округа Кросс приведена в полную готовность. Граждане, слушайте наши дальнейшие сообщения по станции Даблю-си-эм-ай, говорит ваша станция Даблю-си-эм-ай, принадлежащая корпорации «Кросс миллз», Кроссроудз, Джорджия, округ Кросс…»
Не прошло и часа после происшествия, как, словно по сигналу набатного колокола, все белые жители города и окрестностей были призваны к действию. Одни открыто расхаживали с оружием, другие прятали пистолеты по карманам, третьи вооружились ножами и палками. Злоба, ненависть, страх, тревога и растерянность были видны на их лицах. Солнце жгло и белых горожан в новеньких рабочих комбинезонах, и загорелых фермеров, как всегда по субботам, ехавших в город на телегах и грузовиках, и коммерсантов в добротных пиджачных парах. Повсюду слышались хохот, ругательства и сердитые возгласы: «Пойдемте притащим этого черномазого!», «Какого черномазого?», «Где он?», «Что тут случилось?», «Черномазый с цепи сорвался!», «Покажем ему, дьявол его забери!»
Какой-то белый мальчуган, стоявший в сквере напротив суда со своей седовласой беззубой бабушкой, нетерпеливо спрашивал:
— Бабушка, что случилось? Эти люди идут на войну, да, бабушка? А где мой папа?
— Черная обезьяна! — гаркнула старуха. — Черная обезьяна!
На бледном личике ребенка отразились недоумение и испуг.
Когда стемнело, Гарлем-авеню заполнили мужчины, женщины и подростки в белых балахонах и масках. Они били стекла в магазинах, орали, улюлюкали и бесчинствовали, выламывали двери торговых заведений, закрытых владельцами-неграми еще днем; врывались в парикмахерские и закусочные, бильярдные и рестораны, валили на пол парикмахерские кресла, били зеркала, опрокидывали столы и прилавки — в общем развлекались по-своему, пока не явилась полиция и не начала их увещевать:
— Ладно, ребята, представление окончено! Айда по домам!
Полиция окружила громил и погнала с Гарлем-авеню.
— Если бы вы покрепче держали в руках всех этих остолопов негров, — внушал полисмену какой-то человек в белом балахоне, — тогда бы не было у нас таких неприятностей!
— Ладно, Отис, но сейчас все-таки уходите, — добродушно возражал полисмен. — Что бы вы там ни делали, не попадайтесь на глаза полиции. С нас требуют, и мы требуем.
Тревога царила в этот вечер и в Рокингем-куотерсе. Было так жарко, что одежда прилипала к телу.
