— Запомни раз и навсегда, херувимчик, что тебе нечего делать в Гарлемском переулке. Это не место для таких славных мальчиков, как ты. В другой раз придешь, так легко от меня не отделаешься. Конец тебе будет!
Он ничего не ответил; все со смехом высыпали на улицу, и только один Роб не смеялся.
Недели мчались галопом, словно дикие кони, хотя дни в гостинице казались бесконечными и каждый — длиннее предыдущего. Роб больше не был в заведении Бесси Мэй — он дал себе слово никогда туда не ходить. В понедельник вечером, спустя два дня после попойки у Бесси Мэй, он шел домой с работы вместе с Дженкинсом, и тот сам заговорил с ним:
— Я слыхал, Лилипутик, ты третьего дня ходил с ребятами к Бесси Мэй. Ведь я же знал, что они тебя туда потащат после первой получки, но я просто забыл предупредить тебя.
Старик сказал это совсем тихо. Роб отмолчался. Дженкинс снова начал:
— Ребята в гостинице сами по себе неплохие. Но для тебя это не компания, ты должен понимать. Я обещал твоей матери приглядывать за тобой. Потому-то я сейчас и завел разговор.
В этот октябрьский вечер было ветрено, но и деревья, и трава на бульваре Джефферсона Дэйвиса были еще зеленые.
— Я вас не понимаю, дьякон Дженкинс…
— Отлично понимаешь, Лилипутик! Они славные ребята, но, как бы тебе это сказать, они из низов. Нет у них такого образования, как у тебя. И в церковь они не ходят. Знают только работу да выпивку. А кое-кто из них повадился чуть не каждый вечер заглядывать к Бесси Мэй. Без рюмочки обойтись не могут.
Роб почувствовал, что в нем поднимается злоба на Дженкинса, хотя он всегда уважал дьякона. Неужели Хэк Доусон сказал правду позавчера?
— Но вы должны понять, дьякон Дженкинс, что у них нет времени ходить в церковь, — возразил он. — Ведь все работают по двенадцать часов каждый божий день! — Именно это обстоятельство было ненавистно Робу больше всего: никуда не пойдешь, ничего для себя не сделаешь. Домой попадаешь почти в девять часов, а там, пока соберешься пойти развлечься — уже поздно. Хоть бы давали один день в неделю, ну хоть бы полдня!
— Ладно, Лилипутик, мой долг перед твоей мамой — предупредить тебя: наши — ребята неплохие, но тебе они не товарищи. Все они пьянчужки!
Работа сильно изнуряла Роба. Он так уставал, что не мог ничего делать, когда приходил домой. Поболтает с родными, чаще всего с мамой, немного почитает— и его уже клонит ко сну. С тех пор как он начал работать, он почти не видел ни Ричарда Майлза, ни Айду Мэй, но вспоминал ее и днем и ночью. Как- то в четверг он неотступно думал о ней весь день, а вечером по дороге домой зашел к Реглиным и попросил мисс Сару передать Аиде Мэй, что он собирается к ней в субботу вечером. И в пятницу, и в субботу, и на работе, и дома Роб не переставал думать об Айде Мэй и никак не мог дождаться конца дня, Кончив работу, он побежал переодеваться. Остальные ребята разошлись, им-то ведь не надо было так тщательно мыться, они с работы — прямо домой. Роб уже выходил из раздевалки, как вдруг явился дьякон Дженкинс и сказал, что заболела мать Хэка Доусона и тот не выйдет на работу — кроме него, некому остаться с матерью. Дьякон попросил Роба поработать за Хэка четыре часа. Роб смертельно устал, и ему отчаянно хотелось повидать Айду Мэй — он так мечтал об этой встрече, но, подумав о Хэке и его матери и о том, что больше некому его заменить, он не посмел отказаться.
Потом, как-то в пятницу, Роб проснулся чуть свет с мыслями о мисс Сладкой. Она снилась ему всю ночь — это был какой-то необыкновенный, фантастический сон. Он должен повидать ее, условиться о встречах, а на работе — будь что будет! Но как это сделать? До него доходили слухи, что Биф Робертс продолжает ухаживать за ней, часто звонит по телефону из Говардского университета. Но слышал он и кое-что другое, и это было в десять раз хуже, — намеки на мистера Бенджамена Блэйка, директора плезант-гроувской школы.
В это утро Роб вышел из дому раньше обычного, он хотел зайти к Ричарду Майлзу и попросить у него на вечер автомобиль. Ричард согласился. Теперь осталось только договориться с кем-нибудь, чтобы его подменили до двенадцати ночи. Сегодня был его «короткий» день, но к восьми он должен возвратиться, если не найдет себе подмены.
Коридорные собрались в раздевалке до начала работы и, услышав его просьбу, переглянулись. Элмо Томас решил подразнить Роба:
— Ого, наш Янгблад собрался основательно поухаживать сегодня вечером!
— Не задирай его! — сказал Эллис Джорден. — Я за тебя поработаю, Янгблад. Не беспокойся! — В этот день не вышел Хэк Доусон. У него снова заболела мать и прихворнула жена.
Роб не помнил еще, чтобы от восьми до четырех так тянулось время. Наконец в четыре он ушел из вестибюля и помчался в раздевалку, быстро вымылся, переоделся в свой песочный воскресный костюм и поспешил на улицу. Он вскочил в автобус и доехал до Монро-террас, где жили Ричард с Джозефин в ее доме. Роб вывел машину и помчался с такой бешеной скоростью по Джорджия-авеню до Кросс-Кантрироуд, словно его преследовала какая-то сила. Он любил водить машину, гнать ее на самой высшей скорости, когда стремительно вырастает впереди и несется навстречу дорога. Надо непременно застать Айду Мэй в школе, пока она не уехала домой, — он все продумал. Они поедут в Мэйкон — в кино или на танцы. Словом, куда им захочется. Вот-то Айда Мэй удивится, когда он приедет! От Кроссроудза до деревни было полчаса езды, но Роб домчался за восемнадцать минут. На школьном дворе он выскочил из машины, хлопнув дверцей. Ужас как хочется видеть мисс Сладкую, ужас, ужас! Он чуть не кинулся бежать, но усилием воли заставил себя идти ровным шагом. Он прошел через всю школу — деревянное здание, в котором был только один класс, но не встретил нигде ни души. На заднем дворике за школой попался какой-то человек в комбинезоне с мотыгой в руках. Он-то и сказал Робу, что учительница ушла домой.
Не возвращаясь к машине, Роб пошел, куда ему показали, и лишь у самой калитки заметил чей-то большой зеленый бьюик. Он приоткрыл калитку и увидел мистера Блэйка, сидевшего на веранде деревянного домика, сплошь увитой от перил до толевой крыши густой зеленью ползучего винограда. Роб сделал несколько шагов и вдруг остановился, словно Джо Луис пригвоздил его к месту своим кулаком. От стыда и бессильной ярости его бросило в жар. Если бы удалось вернуться и улизнуть, чтобы ни одна душа не узнала, что он был здесь! В первый раз Роб утратил самонадеянность и усомнился в своих правах на Айду Мэй. И страшнее всего было подозрение, что она ему изменяет. Мистер Блэйк может предложить ей все на свете, а чем располагает он, коридорный из гостиницы? Мистер Блэйк заерзал на своем месте, откашлялся, и Роб, поняв, что тот заметил его, направился к веранде.
Мистер Блэйк встал и протянул Робу руку.
— Как поживаешь, Роберт?
— Очень хорошо, мистер Блэйк. А как ваше здоровье?
— Благодарю, не смею жаловаться, — ответил директор, нервно косясь на дверь. Роб был на целую голову выше мистера Блэйка. Они глядели друг на друга, прислушиваясь к шагам за стеной.
Дверь отворилась, и на пороге показалась Айда Мэй с чемоданчиком в руке. Она улыбалась чарующей улыбкой, именно так, как грезилось Робу вчера ночью. Но эта улыбка мигом исчезла, и у Роба упало сердце. Лицо Айды Мэй стало озабоченным и сердитым; мелкие капельки пота заблестели над верхней губой. Она поставила на пол свой чемоданчик.
— Здравствуй, Роб, — наконец вымолвила она, а он за этим приветствием услышал недосказанное: «Какого черта ты сюда явился?»
— Здравствуй, Айда Мэй, — ответил он. Целую минуту, показавшуюся часом, все молчали. Что это она глядит на него, словно на зверя какого-то? Испугалась, что ли? Мистер Блэйк несколько раз кашлянул, и Роб понял, что ему надо как-то объяснить, почему он попал сюда.
— Я взял у мистера Майлза машину и ездил в одно место неподалеку отсюда. Вот и решил завернуть к тебе, — сказал он, чувствуя, что ему становится нестерпимо жарко. — Помнишь, я тебе обещал?
— Я очень рада, что ты приехал, — ответила Айда Мэй, но по ее глазам было видно, что никакой радости она не испытывает.
— Я думал, подвезу тебя до дома, но… но… — он весь вспотел. Ну может ли он, бедняк коридорный,
