пилот был серьезно ранен. Перехватив рычаг управления левой рукой, правой он делал жест, как будто молил: „Спаси меня!“
Тщательно пронаблюдав за странными движениями вражеского летчика, я сбавил газ и оказался в хвосте „уалдкэта“. Настало время покончить с вражеским истребителем. Переключив предохранитель на пушке, я снова сблизился и нажал на гашетку пушки.
Мне было видно, как все снаряды разорвались над „уалдкэтом“, который стал разлетаться в воздухе на кусочки. Вражеский истребитель пошел вниз в восточном направлении. Далеко внизу я разглядел парашют, но потом потерял его из виду, пока он спускался над Лунга к берегу.
Потом, перебирая в памяти детали этой ожесточенной схватки, я подумал, что поступил безжалостно, уничтожив этот „уалдкэт“. Но в то время, видя, как вражеский летчик жестоко избивал моих ребят, я был так возбужден, что думал только о том, как нанести врагу смертельный удар. Если пилот погиб, мне хотелось бы рассказать его семье, как здорово он дрался.
Как только бой закончился, я обнаружил, что лечу на высоте, которая значительно меньше, чем надо для безопасности. Как можно быстрее я собрал в одном месте пилотов своей группы. Когда мы оказались рядом друг с другом, я стянул с лица маску, чтобы дать опознать себя. Мои коллеги были вне себя от радости, что я оказался цел и невредим.
Но как только мы взобрались группой на высоту 15 тысяч футов над облачным слоем, как вокруг нас снова закипели трассы пуль. Они исходили слева и сзади от нас. Один из этих кусков металла пробил мою кабину и оставил после себя отверстие размером с кулак в фонаре как раз за моей головой. Это было так близко!
Вероятно, при нашем наборе высоты за нами следовал двухместный пикирующий бомбардировщик „Дуглас SBD“. Прячась в облаках, он ринулся в атаку, как только мы оказались выше верхней кромки облаков. Мы быстро рванулись вверх и развернулись для атаки на „дуглас“ слева и сверху. После первого же попадания в него пикирующий бомбардировщик стал терять управление.
Мы перестроились и продолжили полет к району основных боевых действий. Примерно в шести милях впереди нас, над тем местом, где должен находиться Тулаги, я заметил группу из восьми вражеских самолетов. До этого мое исключительно зоркое зрение всегда очень помогало, позволяя различать детали вражеских самолетов задолго до того, как они успевали опознать нас.
„Вражеские самолеты!“ – предупредил я своих пилотов. Я мог утверждать, что это самолеты противника, по строю, который они держали: две группы по четыре самолета каждая и держатся высоты около 18 тысяч футов.
Если бы вражеская группа знала о нашем присутствии, они бы немедленно развернулись и бросились в атаку, пользуясь преимуществом своей большей высоты. Но похоже на то, что они не заметили, как наши истребители приближались к ним снизу и сзади. „Если они намерены сражаться, – подумал я, – они обязаны рассыпаться, сломать строй“. Но нет – они уменьшали расстояние между друг другом! Они даже не знали, что мы приближаемся к ним – ведь это прекрасный шанс дать им по голове!
Если я сумею сбить в одной атаке по два самолета в каждой группе, захватив их врасплох сзади и снизу, тогда смогу взять на себя половину оставшихся. А мои ребята позаботятся об остальных.
Я дал максимальный газ и набрал самую большую скорость. Не важно, что остальные Зеро остались позади. Скорость в бою имеет первостепенную важность, и я не мог себе позволить упустить этот шанс.
Для этого была веская причина. В трех разных случаях я внезапно атаковал противника, нанося удар снизу и сзади, и ухитрялся сбивать по крайней мере два самолета в каждой атаке. В первый раз это произошло над Сурабаей, когда я сбил два голландских самолета, в то время как второй и третий имели место над Порт-Морсби. Сегодня попробую применить тот же прием.
Расстояние между моим и вражескими самолетами неуклонно уменьшалось: 1700 футов, 1300 футов, тысяча футов. Как только я оказался в пределах тысячи футов, я уже различал каждый самолет до деталей. И тут я понял, что попал в ловушку!
До самого последнего момента я считал, что вражеские самолеты – это истребители. Но нет! Это были торпедоносцы „TBF“. Неудивительно, что они заранее сократили расстояние между собой, они заметили наши истребители и сблизились для защиты.
Я обругал себя за собственную глупость. До вражеских самолетов осталось лишь 300 футов. Мне были четко видны турели на каждом „Груммане TBF“, из каждой стеклянной башенки виднелся один тяжелый 12,7-мм пулемет, а всего шестнадцать, и все были нацелены в мой единственный самолет!
Бежать было некуда. Если бы я вдруг развернулся, то подставил бы брюхо Зеро под скоординированный огонь всех шестнадцати пулеметов. Единственное, что мне оставалось, это продолжать атаку. Мой самолет ринулся на вражеские бомбардировщики: 270 футов, 200 футов, 160 футов.
Ближе подлететь я не мог. Лихорадочно нажал на гашетку. Моя 20-мм пушка и вражеские тяжелые пулеметы заговорили почти одновременно, заполнив разрыв между нашими самолетами дымными полосами трасс.
Трах! Раздался неописуемый грохот. Казалось, взорвался весь мир, а Зеро ударило и тряхнуло, как игрушку. Я не знал, что произошло. Лобовое столкновение? Не знаю.
Меня как будто ударили палкой по голове. Небо осветилось красным пламенем, и я потерял сознание. Позднее я обнаружил: два вражеских и мой собственный самолеты начали падать почти одновременно. Наверное, две трети лобового стекла моего Зеро были разбиты пулями вражеских пулеметов.
Наверное, мой самолет падал, как камень. Через несколько мгновений холодный воздух, ворвавшийся через разбитое стекло, привел меня в чувство. Первое, что пришло мне в голову, это лицо моей любимой матери.
„Что с тобой случилось? Стыдно расслабляться при такой незначительной ране!“ Казалось, она бранила меня.
С высоты 18 тысяч футов я снизился до 7 тысяч. Самолет все еще не слушался меня, когда вдруг я подумал о том, чтобы совершить таран.
„Если мне положено погибнуть, – подумал я, – так тогда я захвачу с собой какой-нибудь американский корабль. Они куда более подходят для перевозки. Только несколько минут назад я видел их, они мне хорошо запомнились. Короткие и пузатые корабли – транспортники, а длинные и тонкие – крейсера. Если попаду в крейсер, мне это зачтется как пилоту“.
Думая о том, чтобы спикировать на американский военный корабль, я взором обшаривал океан. И не было видно ни одного корабля! Не было видно ничего! Что случилось? Только потом до меня дошло, что мое лицо было иссечено многочисленными осколками и что я ослеп.
Зеро продолжал падать в океан. Из-за возраставшей скорости ветра, врывавшегося в разбитую кабину, потому что в пике Зеро набирал скорость, я был как в тумане и был не в силах оценить состояние двигателя или даже сформировать в мозгу представление о том, где в воздухе я нахожусь. Как ни странно, боли я не чувствовал.
Подсознательно, в силу привычки, я потянул на себя рычаг управления. Похоже, самолет обрел управление и восстановил горизонтальное положение, порывы ветра в кабине немного снизилось.
Попытался подвигать рычаг управления газом. Левая рука совершенно онемела, я не мог даже пошевелить пальцами. Когда я попробовал нажать на педали, чтобы подправить неуклюжий полет Зеро, я обнаружил, что моя левая нога также онемела.
В отчаянии я отпустил рычаг управления и стал тереть глаза правой рукой. Прошло несколько мгновений, и я стал различать конец левого крыла. Я видел, хотя и нечетко, левым глазом! Хотя я и продолжал тереть правый глаз, это не помогло. Так и не смог восстановить зрение, и глаз остался слепым.
Все мне виделось сквозь яркую красную пленку, как будто весь мир и все в нем яростно сверкало. Я похлопал правой рукой по левой руке и ноге, но ничего не почувствовал. Они обе были полностью парализованы. „Что же случилось?“ – не переставал я спрашивать самого себя раз за разом.
Вдруг я почувствовал в голове ужасную, мучительную боль, из-за чего я ослаб и у меня перехватило дыхание. С опаской я дотронулся до головы правой рукой, она стала липкой от крови.
И в этот момент, все еще задыхаясь от боли, я заметил что-то черное, летящее под моим левым крылом. Левым глазом я с трудом различил, что это какие-то большие черные предметы рассекают воздух,
