Кембриджа на Майской неделе Филби навестил Маклейна, он узнал, что его старый приятель только что сдал с отличием последний публичный экзамен по современным языкам. Он порадовался еще больше, узнав, что Дональд решил, отложив карьеру ученого, поступить в министерство иностранных дел, чтобы стать дипломатом. Более того, тот был уверен, что успешно сдаст экзамен для поступления на гражданскую службу и пройдет собеседование в приемной комиссии, поскольку был обладателем не только блестящего диплома, но и мощных семейных связей в политических кругах. Отец его, покойный сэр Дональд Маклейн, был адвокатом, оставившим свою успешную практику, чтобы стать членом парламента от либеральной партии, а затем кабинет-министром в правительстве. Ко времени смерти своего отца от сердечного приступа, последовавшей два года назад, летом 1932 года, старший из его трех сыновей стал юным мятежником, восставшим против отцовского авторитаризма сэра Дональда, который унаследовал от своих предков — шотландских пресвитерианцев — непреклонную веру в то, что Библия является буквальным словом Божьим[371].
Однако юный Дональд решил прочно связать свою веру с Коммунистическим манифестом после того, что, по его мнению, было предательством со стороны отца политического принципа, когда тот согласился занять пост в коалиционном правительстве тори и либералов, сформированном в 1931 году лидером лейбористов Рамсеем Макдональдом, ставшим ренегатом. Но он поднял свой личный красный флаг восстания в Кембридже только после смерти отца. По словам его близкого друга по школе и колледжу Джеймса Клугмана, лишь тогда Дональд стал «охотно и с откровенностью говорить о своей беспредельной преданности делу коммунизма»[372].
Кому, как не Джеймсу Клугману, было знать об этом! Он был активным членом партии с тех пор, когда они вместе учились в Грешамз-скул, нонконформистском учебном заведении, из стен которого вышел также У. X. Оден.
Направленные против традиционных предрассудков стихи этого поэта воспевали в злых классических метафорах гибель капитализма и были рассчитаны на людей поколения Маклейна, достигших зрелости в период политического и экономического брожения 30-х годов. В отчаянии от явной неспособности политиков предложить какое-либо решение, Оден и его поколение склонявшихся влево интеллектуалов были сердиты вследствие своего обоснованного убеждения в том, что британское правительство, по-видимому, не было обеспокоено триумфальным шествием фашизма по Европе. Для Филби, Маклейна и их кембриджских товарищей единственной надеждой на спасение европейской цивилизации от сползания в ужасную пропасть тоталитаризма было присоединение Великобритании к научному социальному эксперименту, поставленному Советским Союзом.
Маклейн был не единственным кембриджским выпускником, который по наивности всерьез подумывал о том, чтобы поехать в Советский Союз и внести свою лепту в дело революции. Его заботливая мать леди Маклейн, только что потерявшая мужа, отмела как юношеское заблуждение неожиданное заявление сына о том, что он считает своим долгом коммуниста поехать в Россию, чтобы работать там учителем или сельскохозяйственным рабочим. Она продолжала всячески содействовать реализации идеи дипломатической карьеры для него, обращаясь за помощью к друзьям покойного мужа, принадлежащим к самым высоким правительственным кругам. Стать учителем или водить трактор в колхозе было романтической мечтой многих старшекурсников-коммунистов, но для этого требовалось пожертвовать карьерой и комфортом, отказаться от которых были готовы немногие из «молодых джентльменов». В Кембридже их обслуживала целая армия почтительных слуг: одни прислуживали в столовой, другие — стелили постель, убирали, подавали и уносили вещи, даже чистили их обувь. Они слишком привыкли к привилегированной жизни, чтобы предпочесть ей спартанские условия в колхозе. Далее самые горячие члены университетского «Социалистического общества» втайне предпочитали теорию марксизма практике. Лишь немногие участники коммунистической ячейки Тринити осмеливались побывать в рабочем пригороде Хиллз-роуд, чтобы продавать «Дейли уоркер». Они вышли на улицы, чтобы щегольнуть своими политическими взглядами лишь тогда, когда марш протеста безработных с северных верфей проходил в удобной близости от центра города, направляясь в Лондон.
Демонстрации кембриджских коммунистов походили на ежегодные столкновения членов лодочного клуба, придерживающихся правого крыла, с энергичными регбистами на ноябрьском параде в День маков. Политические протесты ограничивались освистыванием кинохроники да велеливым пикетированием Тринити-колледжа, когда бастовала прислуга, пытавшаяся заставить одно из самых обеспеченных учебных заведений в Англии повысить нищенскую заработную плату. Лишь очень незначительное меньшинство коммунистов лично сталкивались с пулями, переломами костей и заключениями в тюрьму, участвуя в политической борьбе на баррикадах в Европе. Зажигательные рассказы Хейден-Геста и Филби об уличных боях в Германии и Австрии были слишком далеки от опыта их кембриджских товарищей. Однако эти рассказы способствовали укреплению убежденности у растущего числа старшекурсников с левыми настроениями в том, что только идеи Ленина и дисциплина Коминтерна способны объединить силы социализма, чтобы противостоять нацистским штурмовикам.
«Они хотели лишь найти цель в жизни, и им казалось, что они ее нашли», — говорил Орлов относительно влияния коммунизма на недовольное поколение студентов 30-х годов. Хотя он и не называл их фамилий, но, вполне возможно, имел в виду своих кембриджских «мушкетеров», когда описывал в «Пособии», как им приходилось скрывать жгучую тайну, что увеличивало драматизм приключения, в которое они пустились. Для этих принадлежащих к высшему классу молодых англичан, вербовка которых проводилась под его руководством, существовала мощная притягательная сила, заключавшаяся в том, что им было тайно известно, что, в то время как они делали карьеру, пользуясь привилегиями и преимуществами, в стенах цитадели британской классовой системы они тайно взращивали революцию, которая разрушит эти стены. «Идея вступления в «тайное общество» была очень привлекательной для молодых людей, мечтавших о лучшем мире и героических подвигах, — отмечал Орлов. — По складу ума и взглядам они очень напоминали молодых русских декабристов прошлого века и привнесли в советскую разведку подлинный пыл новообращенных и веру в идеалы, которую их руководители давно утратили»[373].
Революционный пыл, произведший на Орлова столь сильное впечатление, присутствовал у Филби, но в еще большей степени — у «второго человека» его кембриджской сети. Отобрав Маклейна для обработки после доклада Дейча, Орлов обнаружил, что он во многих отношениях является лучшим кандидатом для осуществления разработанной НКВД стратегии внедрения. В отличие от «первого человека», чья политическая репутация стала препятствием для его доступа в высшие эшелоны британского правительства, осмотрительный коммунизм Маклейна сочетался с блестящими результатами в науках и политическими связями, которые могли бы гарантировать ему работу в министерстве иностранных дел.
Как показывают документы НКВД, именно во время первого приезда Орлова в Лондон в июле Филби было дано задание прозовдировать Маклейна. Любопытно узнать, что все первоначальные члены кембриджской сети получили псевдонимы с нарушением строгих правил конспирации, которым, как предусматривалось, должны были подчиняться все агенты НКВД. За исключением «Сынка», псевдонимы членов первоначальной группы не отвечали строгим правилам безопасности. Каждый из них был связан с легко определяемым признаком агента (например, псевдоним Маклейна «Вайзе», что значит «Сирота», содержал намек на недавнюю смерть его отца)[374]. Это подтверждается составленным Дейчем описанием возникновения «кембриджской группы», как он ее назвал, хранящимся среди архивных документов лондонской резидентуры, где рассказано о первых шагах вербовки Маклейна. «У «Шведа» был план завербовать «Вайзе» [Маклейна] и «Мэдхен» [Бёрджесса] через «Сынка» [Филби],— писал Дейч. — «Сынок» получил задание поговорить с «Вайзе»:
а) установить его возможности и связи;
б) узнать, готов ли уже «Вайзе» отказаться от активной партийной работы, как «Зенхен», и работать на нас»[375].
«„Сынок' выполнил наше поручение с положительным для нас результатом», — сообщил Дейч, отметив, что «Вайзе» выразил готовность. То, что действительно скрывалось за этими сухими фразами, можно восстановить на основе рассказа самого Филби. Он пригласил Маклейна к себе домой на Акол-роуд в Килберне во время одного из приездов своего приятеля в Лондон, чтобы прозондировать его, не раскрывая цели. В результате ошибки памяти Филби утверждал, что его встреча с Маклейном состоялась в декабре 1934 года, но, поскольку Рейф доложил об их первом контакте в Москву 26 августа, то, значит, этот
