Кровь пьют руками

Неспеша.

По склону.

По обледенелому склону высотой добрых тридцать метров.

Идет себе, как по асфальту – ровно, легко, не глядя под ноги, не пытаясь ухватиться за что-нибудь руками; остановись! поскользнешься! упадешь!.. куда там!

Идет.

Человек, в бежевой куртке и белых брюках, уже в самом низу склона. Вот он наконец ступает на ровное место – и прежней расслабленной походкой направляется к нам. Из-за светлого одеяния, да еще благодаря удивительному спуску, наши наблюдатели, видимо, его и проморгали. Или не проморгали? Ведь свистели! Я еще тогда подумал: это они насчет Снегурочек спохватились! Впрочем, неважно.

Встреча вот-вот состоится.

И тут Снегурочки неожиданно вновь оживают.

– Ой, кто это к нам на праздник пришел! – вся троица оборачивается к новоприбывшему, начиная скользить ему навстречу. – Да это же мальчик Коленька! А любишь ли ты, Коленька в загадки играть?

– Люблю, – широко улыбается человек, подходя ближе и останавливаясь перед Снегурочками.

В свете догорающей елки его лицо кажется мне смутно знакомым.

– И загадки люблю, и вас люблю, Снегуроньки мои дорогие! Дайте-ка я вас расцелую, от всей души!

Он что, придурок?! – или приезжий, как магистр?!

Давно горло не полоскал?!

Однако крикнуть, предостеречь, я не успеваю: человек делает шаг вперед, и ближайшая Снегурочка оказывается в его объятиях. Поцелуй длится долго, очень долго, у меня у самого перехватывает дыхание – когда я замечаю, что Снегурочка уже не обнимает человека в бежевой куртке, а наоборот, судорожно пытается вырваться из его цепких объятий.

Две ее подруги, бросив пленницу на произвол судьбы, испуганно пятятся прочь, как пару минут назад – от нас с Ерпалычем.

То ли мне это кажется, то ли действительно вокруг парламентера возникает призрачный светящийся ореол, Снегурочка в его объятиях виснет без чувств, ее очертания плывут, тают… Она действительно тает! В следующее мгновение на землю из рук человека оседает с тоскливым, безнадежным всхлипом февральский сугроб – чтобы растечься лужицей талой воды.

Ореол медленно гаснет. Человек оборачивается к двум оставшимся Снегурочкам – но на их месте кружится, метет снежный вихрь, в котором исчезают обе стройные фигуры. Нас обдает холодным дыханием, пригоршня снежинок ударяет в лицо… тишина.

Никого.

Только догорает елка, и синеватые блики пламени играют на лице парламентера, делая его похожим на лицо мертвеца.

Впрочем, мы с Ерпалычем выглядим, наверное, не лучше.

5

– Убедительная демонстрация, – Ерпалыч смотрит на гостя с явным уважением. – Впечатляет.

Человек легкомысленно машет рукой – а, пустяки, мол! – и я наконец вспоминаю, где мы с ним встречались.

Я – заведующий кардиологическим отделением. Мне Идочка сейчас звонила…

Вне всякого сомнения, это был он: тот самый симпатичный парень-кардиолог, чьим заботам мы с Фолом и Риткой без всяких задних мыслей препоручили парализованного Ерпалыча.

– Скорая твоя где, доктор? Наверху ждет? Две койки заготовил? – неприязненно интересуюсь я у кардиолога.

Ерпалыч в недоумении косится на меня. Он-то этого не помнит!

– Это, дядько Йор, твой лучший друг, – поясняю я старику. – Доктор Айболит. Ты еще из его скорой взапуски бегал. Помнишь? – или склероз одолел?!

– Совершенно верно! – улыбка у парня прежняя: искренняя, открытая, обезоруживает наповал. – Мы ведь действительно везли вас лечить, Иероним Павлович! И даже успели кое-что сделать, прямо в машине – пока вы не пришли в себя и не исчезли столь… необычным образом! Если бы не наши старания, вы бы, между прочим, могли и вовсе не очнуться. Сам я, действительно, не врач, но медработники у нас в машине были, можете потом у них поинтересоваться.

Ерпалыч молчит. Вместо него вновь встреваю я. Парень говорит очень убедительно, ему хочется верить, но я разучился верить слету – и поэтому пытаюсь найти брешь в его аргументах:

– Ну хорошо, вы добрые самаритяне и вообще альтруисты! Зачем тогда нужен был весь этот маскарад? Белые халаты, завкардиологией, похищение?.. Зачем врать-то было?

– А скажи я вам правду, вы бы мне поверили? – хитро щурится парень, и гусиные лапки шустро разбегаются из уголков его глаз к вискам. – Про заинтересованность в господине Молитвине, как в ценном работнике, про то, что наши врачи гораздо быстрее поставят Иеронима Павловича на ноги – и медикаментами, и заговорами, о каких в обычной храм-лечебнице отродясь не слыхали… Поверили бы?

Я молчу. Крыть нечем. Конечно, не поверили бы. Ни я, ни, тем более, Фол с Риткой.

– Или вы предпочли бы и дальше препираться с бюрократами из неотложки? Слушать мои объяснения- заверения, спорить, сомневаться – а потом обнаружить, что Иероним Павлович, прошу прощения