— Спросите у нее. У них с мужем был мотоцикл. «Судзуки».
— Синьор Аббатанджело, вы можете сказать, когда мотоцикл Капитана не стоял в вашем гараже? В какие именно дни? Естественно, поточнее.
Аббатанджело скрестил руки на груди, нахмурил брови, как будто производил какие-то подсчеты, потом вздохнул:
— По правде говоря, это невозможно. Синьора пользуется им мало. В октябре или ноябре, когда была хорошая погода, два или три воскресенья, кажется. Или это было в субботу? Не знаю. Право, не знаю.
— А в этом году, с января месяца? Подумайте хорошо.
— По-моему, все время мотоцикл был здесь.
— Однажды я брал его, кажется, в начале месяца. Его не было в гараже в тот вечер, синьор Аббатанджело.
— Если вы так говорите… Во всяком случае, мотоцикл вернули скоро, я всегда видел его на своем месте.
— Куда вы ездили в тот вечер, Капитан?
— К одному приятелю, который намерен его купить.
— Как зовут этого приятеля и где он живет? Де Пальма вынул руки из карманов пальто.
— Его зовут Марио. Марио Фумагалли, живет на Корсике. Они пошли взглянуть на большой мотоцикл капитана.
— Чем занимается этот ваш друг с Корсике?
— Точнее, тот, кто собирается его купить, сын Марио.
— Как его зовут?
— Итало.
— Его профессия, если не секрет.
Капитан, казалось, растерялся. Он улыбнулся, но только губами, а его светлые глаза растерянно смотрели на радиатор белого «роллс-ройса», который поблескивал никелем в нескольких метрах от мотоцикла.
— Он работает в одной похоронной конторе. Когда они вышли на улицу, солнце ярко освещало платаны вдоль тротуаров. Почки на них уже набухли, со дня на день они должны были распуститься. Машина Амброзио, за рулем которой сидела Надя, бежала между высоких домов, которые после дождя и тумана казались в своем однообразии почти праздничными; чистые стекла окон весело отражали солнечные лучи.
Капитан выудил из кармана сигару, чиркнул зажигалкой.
— Вы читали в газетах историю про чилийца, убитого отверткой возле вокзала?
— Да, — ответил Амброзио.
— Писали, что отвертка была брошена возле трупа. Догадываетесь, почему?
— Думаю, что догадываюсь. Но если бы этот чилиец был убит определенными пулями, тогда…
— А вы считаете, что наш мститель, если употребить ваш любимый термин, сменил оружие?
— Думаю, что нет. И потом этим чилийцем занимаются другие. А я продолжаю поиски того, кто на протяжении месяца разрядил в четырех человек целую обойму.
— Спасибо вам.
— За что?
— За сегодняшнюю ночь. Кажется, вы поняли, что я не имею никакого отношения к убийству грабителя.
— Если бы вас не отпустил я, об этом позаботился бы утром заместитель прокурора. Вы это знаете, Капитан. Однако есть деталь, которую хочу подчеркнуть: сегодня у вас убедительного алиби на ночи убийств нет. Я убежден, что в скором времени и Прандини не сможет его доказать бесспорно.
— И что это означает?
— То, что я буду продолжать держать вас за горло. Надя обернулась к ним.
— Сегодня утром цветы на стоянке еще были. — Она ловко выудила из сумочки и надела солнечные очки. Жест напомнил комиссару Эмануэлу. Почти все женщины вставляют в волосы дужки очков с каким-то трогательным детским выражением лица, это его всегда умиляло.
— А как ты там оказалась?
— Проходила мимо.
Комиссар усомнился в этом, но выспрашивать подробности не было времени.
— Я вызову в квестуру синьора Фумагалли, — сказал он Капитану.
— Отлично. Он подтвердит мои слова.
— Почему вы решили избавиться от своего мотоцикла?
— Он требует ухода, а у меня уже не те годы. В крайнем случае Ренате я подарю не такой мощный.
— А ваш друг Прандини тоже увлекается мотоциклами?
— Спросите у него.
— Вы часто встречаетесь?
— Довольно часто. Мы члены одного клуба.
— Какого направления?
— Гимнастика, массаж, сауна.
— Вы состоите в национальном клубе по стрельбе?
— Состоял, потом бросил.
— Капитан, кого вы защищаете?
— Никого.
— Почему не признаетесь, что знали Гаспаре, механика гаража, убитого на Мемориальном?
— Потому что знаю только хозяина гаража. Да и то относительно. Ни имени, ни фамилии… И потом, я бываю там крайне редко. Этого паренька я не встречал, увидел его лишь на фотографиях в газетах.
— Я убежден, что Гаспаре вас знал, слышал, кто вы. Недавно я предпочел отложить некоторые вопросы, потому что синьор Аббатанджело был целиком на вашей стороне.
— Как вы можете говорить такое?
— Позвольте закончить. Клем Аббатанджело был очень осторожен, отвечая на вопросы. Вот почему я снова вернусь к этому, когда соберу кое-какие дополнительные факты о нем. Увидите, скоро он будет куда охотнее помогать мне.
— А Монашек? Вы знали Монашка? — Надя остановилась у светофора.
— Я почти не хожу в церковь, синьорита. В кабинете Амброзио уже ожидал Марко Прандини с ежедневником в руках. Выглядел он занятым человеком, который вынужден тратить время из-за каприза придирчивого чиновника. Инспектор Де Лука взял на себя обязанность занимать его до приезда комиссара.
Капитан приветствовал друга, широко раскинув руки и подняв глаза к потолку:
— И где только не доводится встречаться!
— Дорогой синьор Прандини, — начал Амброзио, опуская жалюзи, чтобы солнце, отражаясь от полированной столешницы, не слепило, — сначала мы выпьем по чашечке кофе. Правда, Надя? Затем поговорим о наших делах. Сегодня утром мы уже продвинулись на несколько шагов.
Он сел, спрашивая себя, не является ли способность к декламации в самом деле наследственной, как некоторые утверждают. Разве его отец в молодости не читал со сцены «Как листья» и в судебном заседании не держал в напряжении присяжных и публику?
Марко Прандини, сняв пальто и устроив его на кресле, присел, положил на колено ежедневник. Из чемоданчика достал книжку для записи телефонов в темно-вишневой кожаной обложке с золотым обрезом. Он показал ее комиссару.
— Тут записано все, что я делал с первого января. Вы довольны?
Амброзио взял записную книжку и положил перед собой. Надя вошла с бумажными чашечками кофе на пластмассовом подносе.
— Ваш без сахара, комиссар, и ваш тоже, синьор Прандини. А вам, Капитан, сладкий.
— У нее прекрасная память, — добродушно улыбнулся Прандини.
Амброзио внимательно перелистал книжку, остановившись на последней неделе февраля.
