тяжелее. Однако мнимая роскошь подобных вещей не должна вас слепить, ибо алчность рушит города, миссис Лоутон. Вы даже и не догадываетесь, каким путем это совершенство попало в мои руки. Но вам и не стоит знать об этом. Пока…И я не хочу, чтобы вы питали какие бы то ни было иллюзии по поводу того, что ваш покорный слуга сделал столь щедрый жест, находя свою ученицу предметом обожания. Увы, это не так. Будем думать, Аннет, что это необходимый для проведения будущего 'занятия' инвентарь. Кстати, помните ли вы тот момент, когда Дорис, ваша мать, в честь очередной, безукоризненно исполненной партии, позволившей ей стать невестой самого Дэниэла Мура, надела все свои антикварные украшения? Каким он был по счету, ее новоиспеченный жених? Кажется, седьмым. Дорис весьма практично пользовалась своим очарованием. Вообще, красота, миссис Лоутон, является самым ценным товаром каждой женщины. Продавая часть себя, она получает взамен набор материальных благ, якобы восполняющих пустоту вокруг ее персоны. Но, как и всё в этом мире, красота обладает свойством постепенного разрушения. Погибает 'Юдифь', погибает 'Венера', погибает 'Джоконда'. Взгляните на свою мать сейчас: она стара, кожа лица напоминает паутину, а некогда густые ее локоны скорее походят на бессовестно выполненный парик. Кого мы обманываем, это и есть парик. Голова Дорис сбросила все до последнего локона, получив чуть ли не смертельную дозу облучения. Дамоклов меч современной медицины – лучевая терапия. Последний шанс продлить жизнь, напоминающую существование комнатного растения. Гуманно ли? Решать вам, Аннет. Вы хотите запомнить ее такой, какой она была в прежние годы? Тогда убейте ее. Отключите аппарат, обеспечивающий поддержку ее жизнедеятельности. Мы остаемся людьми, покуда наша совесть главенствует над самолюбием. Вам не представляется возможным сделать подобное, лишить родную мать жизни. Но вы обязаны, миссис Лоутон. В то время как вы пытаетесь оправиться от потрясений, ворвавшихся в вашу жизнь, Дорис молит Бога о том, чтобы он забрал ее из цепких лап недуга. Весь этот больничный бестиарий не способен дать ей то, что можем дать ей мы с вами, Аннет. Умиротворение. Переступите через любовь к себе.И если то, о чем я прошу, не сделаете вы, это сделаю я. Самое подходящее время – канун Нового Года. Пришло время чего-то большего. И, казалось бы, я обрываю последнюю нить, связывающую нас с вами, Аннет. Но это самообман. Вы хотите идти за мной. У вас нет никакого выбора. Полиция вам не поможет. Меняются полюса… Вам страшно осознавать, что у вас ничего не осталось. Вы уверяли меня в ином, но я опустил эти ваши измышления, доказывая теперь обратное. Я знал к чему все идет.В канун Нового Года я буду наблюдать за вами. Если вас не окажется в больнице, там непременно окажусь я. Но что если я усугублю положение Дорис? Не убью, но заставлю еще больше страдать? Я советую вам тщательно поразмыслить над моим предложением, миссис Лоутон.Electa una via, non datur recursus ad alteram…*Искренне ваш, Эйс.Electa una via, non datur recursus ad alteram… *– Избравшему один путь, не разрешается пойти по другому.31 декабря, 1973 год. Штат Мэн. Льюистон.Региональный медицинский центр Святой Марии.Сидя рядом с палатой матери, Аннет пыталась унять дрожь. Сама же больница, из места, где людям спасают жизнь, превратилась в развлекательный центр. Пьяные врачи и медсестры. Свободно перемещающиеся больные, которым прописан покой.Новый год… в месте, где поводов для радости едва ли наберется и пара.Двое из персонала в обнимку удалились в туалет, поддерживая друг друга за талию. Где-то послышался сигнал, скорее напоминающий мышиный писк, нежели тревожный рев, сообщающий о том, что в палате номер N стало совсем худо больной X. Дежурный врач, подпирая стенку и запинаясь о совершенно, по его мнению, неровный пол, устремился к месту тревоги.Новый год… у людей, которые не имеют права отмечать его, взяв ответственность за тех, кто в любой момент может покинуть 'место торжества'.Шум, заполонивший больничные коридоры, разбавлялся треском старого телевизора, у которого собрались несколько стариков. Праздничные программы прерывались в связи с непогодой, столь редкой гостьей всего штата. Температура воздуха опустилась до 'минус двадцати'. Стеной валил снег, порывы ветра сбивали с ног. Некогда мокрый асфальт превратился в каток, на котором каждый желающий мог оставить отпечаток нетрезвого тела.Новый год… даже у природы, которая решила внести свои коррективы в многолетний уклад климата восточного побережья.– Пора, Аннет… – обернувшись, и едва не задохнувшись от внезапного появления 'покорного слуги', миссис Лоутон долго вглядывалась в лицо своего «наставника».Минута устрашающего молчания. Жалкие попытки собраться воедино. Дыхание постепенно выровнялось, но ритм сердечного биения в данную секунду превышал обыденный в разы.– Эйс, вы не будете против, если я задам один вопрос?– Дерзайте, Аннет. – И вновь не видно лица. Тот же шарф, та же шляпа. Лишь приглушенный сладкий баритон.– Что вам от меня нужно?– Я хочу, чтобы вы кое-что поняли. Идемте.Поднявшись, Аннет обнаружила, что ноги ее почти не держат. Войдя в палату, Эйс сел в кресло для посетителей, находящееся в углу комнаты. Свет они не включали. Аннет подошла к матери.– Разбудите ее. Она имеет право знать. Но дело даже не в этом. Бедная Дорис обязана сказать вам кое-что на прощание.Миссис Лоутон провела рукой по плечу матери. Та, по-прежнему находясь в объятиях Морфея, некоторое время всматривалась в лицо дочери, то ли не признавая, то ли, собираясь с мыслями.– Аннет… Почему ты одна? И почему все кричат? Они мешали мне засыпать. – Голос Дорис напоминал шорох осенней листвы.– Мама… – и больше никаких мыслей.– Доченька, я не знаю, зачем ты здесь, но они ужасно со мной обращались. Когда я отказывалась пить лекарства, Доктор Чайлд выключал аппарат, который помогает мне дышать. Лишь когда я поднимала руку в знак согласия, он возвращал мне 'легкие'.Слезы текли сами собой. Никакое сердце не способно выдержать таких материнских
