лучше, а получилось — как всегда».
Исследователь встряхнулся и слегка «отстранился», отсекая эмоциональную составляющую — всем хорош родной язык, но вот эта «комплексность», когда символ не оторван от его эмоциональной, тактильной, звуковой и даже вкусовой окраски, всегда доставляет ученым, работающим с «абстракциями», немало неудобств. Буря чувств поутихла, но и для понимания сути стало необходимо прикладывать дополнительные усилия.
Если отбросить эмоции, то Древние, манипулируя с геномом, чтобы сделать из врожденного эгоиста, то есть хищника-одиночки, альтруиста и коллективиста, успеха в этом деле достигли, но умудрились при этом разрушить центр речи!
Точнее не совсем так — пропала «всего лишь» связь между слуховым центром и речевым. А еще верней — какой-то умник связал все центры ощущений вместе напрямую, наградив бедных мегакотоков эйдетическим восприятием.
Видимо считал, что его собственный способ мышления — самый прямой путь к разумности. Так что теперь, услышав мышь, мегакотики ее же «видели», «обоняли» и даже «чувствовали вкус» будущей добычи.
Может такой вариант картины мира и повышал их шансы на выживание, но вот, по крайней мере, слух, запах и вкус с осязанием оказались совершенно оторваны от более «продвинутых» центров обработки информации в мозге, «детализация» намертво забивала любые попытки абстрактного мышления.
То есть, услышав «мышь», мегакотик формировал у себя не «абстрактный» образ «мыши», как это делает большинство разумных «мягкотелых», а вполне конкретную мышь — с возрастом точностью до дней, вполне конкретным запахом и вкусом.
Такое «усовершенствование» почти наверняка лишало подопытных самого важного подспорья в развитии разума — речи. Ведь речь, какой бы она ни была, базируется именно на использовании абстрактных понятий-символов. А если объект вовсе не понимает, что такое абстракция? Эх, повыдергивать бы тому гению лапки, да воткнуть туда, где положено, да не там, где раньше было…
Стоп, похоже, эмоциональный фильтр пробило. Выполнить «отстранение» по новой, и возвращаемся к результатам анализа действий предшественников. И в общем-то, не стоит «задирать антенны вверх, чтобы казаться выше» — еще неизвестно, какими словами и из языка каких рас будут оценивать потомки результаты твоей жизни.
В принципе, на этом эксперимент стоило завершить в виду явной неудачи вмешательства в геном, и, или повторно начинать моделирование будущего «разумного», или выбирать другой объект. Но Предки заложенного загодя провала попросту не заметили, и выпустили несчастных в дикую природу — исполнять свое предназначение и карабкаться вверх по лестнице разума.
Они просто не обратили внимания на тот факт, что сами оборвали крылья тем, кого столкнули в пропасть.
За такое, честно говоря, даже просто убить мало, впрочем, они и так наказаны — о них забыли. Но увы — вместе с неудачниками-демиургами забыли и об их творениях. Невозможно представить себе такую дилемму — иметь цель существования, иметь волю к победе и не иметь почти никаких шансов, добиться реализации своих желаний.
Более того, даже пусть ограниченная и примитивная речь, основанная на акустических колебаниях, свойственная всем «мягкотелым» с самого их возникновения, для мегакотиков оказалась утеряна. Враз онемевшие, они оказались на грани голодной смерти просто из-за невозможности общаться на охоте.
Собственно это их и спасло — желудок, он очень влияет на скорость принятия решений, и если начинает что-то требовать, то подхлёстнутому вмешательством криволапых генетиков уму — нашлась работа. И выход был найден, и судя по всему — быстро.
Дело в том, что из общего перечня чувств, которые связали вместе, явно выпадало одно — зрение.
«Не верь глазам своим» — это выражение можно встретить во всех языках самых разных видов и рас разумных, вне зависимости от развития их науки и степени знакомства с механизмами формирования зрительных образов.
«Образ» — это очень точное слово, описывающее суть процесса. Просто глаз — очень несовершенное устройство и то, что он видит, имеет весьма отдаленное сходство с реальной картиной мира. Даже «составной глаз», основанный по фасетному принципу, и тот реальность отражает не слишком. Даже по самым оптимистическим мнениям формируемая картинка процентов на восемьдесят пять состоит из творчества мозга. У других видов — и того больше.
То есть то, что мы видим, это не то, что на самом деле есть, а то, как мы это себе представляем — не отражение, а модель. Модель, собранная из одних абстракций, к которым органы чувств, способны лишь добавить пару штрихов для общей достоверности и — не более того.
Вот эту-то особенность предки мегакотиков в полной мере и использовали для собственного выживания, в купе с «проклятием солидаризма», которое просто толкало их на сотрудничество, вместо того, чтобы забиться каждому в свою щель, где и издохнуть.
Практически мгновенно, по историческим меркам, возник и развился язык жестов. Потомки подхватили достижение родителей и довели его до полного совершенства, прям, хоть философские диспуты веди.
К моменту появления на Прерии «приемной комиссии», из него даже успел выделиться свой «эсперанто». То есть, «язык межнационального общения», который за счет редуцирования был одинаково понятен всем, что позволяло чужаку, пришедшему из дальних краев, быть понятым и решать свои мелкие бытовые проблемы до того, как он изучит настоящий «язык», принятый в этой местности.
Исследователь, прибыв на место, ничего удивительного изначально не обнаружил. Язык жестов для него был родным и знакомым способом передачи информации, при невозможности использовать другие или как дополнение к имеющимся. При составлении записей долговременного хранения самый информативный — феромонный вариант речи, скажем так — несколько неудобен, а качественно записывать картину электростатических полей вокруг усиков научились и вовсе относительно недавно. Так что особых проблем с расшифровкой не возникло и лишь со временем недоумение по поводу отсутствия акустической речи вылилось в понимание глубины произошедшего провала, а так же — изящества, с которым из этой пропасти удалось выбраться.
Но это была только одна ловушка, в которую загнали и себя, и новую расу экспериментаторы. И следующий барьер мегакотикам явно не по зубам.
Просто, перед тем, как перекраивать живую природу, никому в голову не пришло хотя бы задать вопрос — почему «мягкотелые» цивилизации, как правило, насилуют природу, заменяя ее уродством техники? А ведь для того, чтобы не сделать катастрофической ошибки, даже на тот момент, знаний и статистики было накоплено достаточно, да вот похоже не случилось еще достаточно сильной встряски, чтоб начать такие вопросы задавать.
А ответ, пусть и неполный и не вполне правильный, прост — при всей внешней «мягкости» их тел они сделаны из самого неподатливого для внешнего влияния материала во вселенной. «Мягкие» не в состоянии повлиять даже на единственный волосок, и дело отнюдь не в несовершенстве их, или их знаний — пример неудачного вмешательства со стороны цивилизации, у которой управление геномом известно чуть не с Первой Матери, более чем нагляден и совсем не случаен.
Ведь Первая Мать строила свой мир не с нуля. В ее распоряжении был отлично работающий механизм Улья, отточенный не одной сотней тысяч циклов не слишком блестящего, но все же успешного выживания. Его было можно и нужно совершенствовать, но все базовые функции там уже успели породить специализированные формы особей, генетически или с помощью формирования приспособленных для выполнения своих функций. А «мягкотелые» создают пусть и не менее сложные структуры, но — из абсолютно биологически одинаковых элементов.
Даже питание на стадии формировании особи для них может только ухудшить форму, но никак не изменить. Да и наследственной передачи навыков они не знают, каждая особь учится всему, что надо, практически с нуля. Это одновременно и проклятие, и благословение — вносить изменения в жизнь гораздо проще, не надо ждать смены поколений, но усилия на воспитание этого самого нового поколения требуются просто титанические.
