существует целый пласт сведений, не зафиксированных ни в каких письменных источниках. Этот «опыт поколений» всем казался настолько очевидным, что эти знания применялись инстинктивно, и только необходимость объяснять очевидное особи другого вида вытащило все на свет. Понятно, что Исследователь был в восторге, хотя другим такие ситуации не несли ничего, кроме волнений.
Например, на второй день после отлета Зяблик сильно раскричался. Началось все со вздутого животика, но после перекладывания пузом на теплую мохнатую грелку, заменяющую «мамино пузо», и выхода газиков скорбное мяуканье не прекратилось, не помогли и ритмичные движения в вертикальной плоскости — «укачивание». Малыш так раскрыл жвалы в крике, что глазки закрылись сами сбой, и он вовсе перестал реагировать на окружающее, полностью погрузившись в пучины непонятного горя.
Хранитель забеспокоился и попробовал вызвать квалифицированную помощь, несмотря на то, что сейчас по корабельному распорядку было время «малого стазиса». Но, как оказалось, судя по тому, что на просьбу подойти ее просто попросили открыть дверь в камеру проживания, никто уже не спал и находился рядом — просто соблюдая какой-то странный обычай «личного пространства».
Следя за манипуляциями с Личинкой зашедшей самочки, Хранитель был вынужден согласиться с предложением Исследователя — оставлять на будущее двери в каюту открытыми, а не следовать чужим глупым обычаям. Надо будет только разобраться, как это сделать, в Улье входы в камеры никогда не запирают, это предусмотрено разве что на случай пожара или утечки атмосферы, и это правильно.
А вот происходящее с Зябликом вызывало недоумение. С одной стороны эта Личинка находилась не в самом лучшем состоянии — во-первых, ее смогли взять в руки, во-вторых, спокойно осмотреть. Раньше такое было возможно, только если она крепко держала его «за шкирку», разом прижимая нервный узел и сонные артерии, и то первые три микроцикла желающему приблизится, чтобы осмотреть эту «лапочку», надо было быть осторожным — все четыре лапы с выпущенными когтями в воздухе так и мелькали.
Но, в тоже время, Роса, а так, кажется, называли данную самочку, не проявляла никакого беспокойства, более того, даже изначально присутствовавшее в языке тела волнение исчезло. Так что по окончанию осмотра она вернула пищащий комок с явным облегчением. После чего задумчиво ухватила себя за ухо.
— Что с ним? — Хранитель тоже слегка успокоился, но вопрос надо было прояснить до конца.
— Да все хорошо. — Ответила Росинка, продолжая откручивать собственное ухо.
— Вот только не знаю, что сказать… Ты его шлепни, наверно.
— Как?! — Мысль о причинении боли беспомощной Личинке не укладывалась в голове, на шее инстинктивно зашевелись сложенные «боевые» конечности.
— А вот так!
Росинка ухватила свободную от Зяблика конечность и с разгона приложила ее к своей… словом, к тому месту, где у всех прочих живых существ расположено основание хвоста.
Исследователь — Центральной: «Она на полном серьезе показывает дозу воздействия».
— Или ущипни. Вот так. — И ухватив кисть, продемонстрировала — два ближайших когтя боковыми поверхностями захватили серебристую шкурку и сжали.
— Но как можно…
— Можно. И даже до маленькой гематомки. Делай что говорят, хуже не будет.
Все еще колеблясь, но строго следуя указанной силе и месту воздействия, Хранитель совершил требуемое. В тот же момент тоскливую руладу как отрезало, челюсти захлопнулись, а глаза наоборот — распахнулись. Увидев «маму», малыш тут же потянулся к ней всеми четырьмя лапками, гримасками выражая радость и что-то лепеча на своем языке.
— Ну вот, и солнышко взошло.
Росинка тоже улыбаясь протянула палец, чтобы нажать на носик, но успела в последний миг его отдернуть от клацнувших челюстей, изменив при этом траекторию и ткнуть в пузико, чем привела Зяблика в совершеннейший восторг и еле успела отдернуть лапу от мелькнувших в воздухе крохотных ручек с выпущенными коготками.
— Какой живчик, Уси — пуси. Да? — и выслушав ответный смешок, Росинка добавила:
— Растет наш Зяблик, уже скоро ползать будет. Да? — вызвав, взрыв ответного веселья.
Видимо, изумление все же преодолело видовой барьер, потому как окинув взглядом замершего в полном недоумении Хранителя, она пояснила:
— Дети не всегда в состоянии успокоиться самостоятельно. Нервная система у них не сбалансирована, он уже и забыл, почему плакать начал, уже и прошло все, надо было просто отвлечь. Пусть и болью — это только полезно.
Потом было много подобных открытий. Например, что ребенка лучше всего укачивать на животе, чтобы он слышал биение сердца. Хранитель с его аж четырьмя тарахтелками и возможностью управлять их биением находился вне конкуренции. Правда, в отличие от обычной «мамочки», он не был теплым, но грелка прекрасно решила эту проблему. К тому же как всем прочим ему не надо было перекладывать уснувшего младенца в корзинку после того, как заснет. Риска неловко повернувшись во сне придавить ребенка для него не существовало, потому как в отличие от «мягкотелых», он «во сне» не ворочался, а оцепеневал.
Боялся, правда, что Личинка свалится, поза в которой приходилось «спать» больше всего походила на положенную набок букву «U», так что лететь до пола было прилично. Но его успокоили — спящего младенца без ножниц не оторвешь, так крепко он держится, вцепившись в «шерсть», этот рефлекс остался еще со времен жизни на деревьях.
Так что благодаря такому сну про проблемы с животиком удалось забыть. Зато хватало других.
Первым сюрпризом оказалась длительность перелета. Для нее, выросшей в недрах Улья, по сути, и являвшего собой космический корабль, перемещавшийся по орбите вокруг центра масс их двойной звездной системы, и в голову не пришло поинтересоваться временем перелета. А как оказалось — следовало.
Дело в том, что идя сюда на форсаже, а потом еще и прерывая прыжок и срочно возвращаясь, «Ностарта» надорвалась. И теперь оставалось только ковылять в нужную сторону, с самой малой скоростью. Что гарантировало прибытие в порт назначения аж через девять средних циклов.
Но с другой стороны — а куда спешить? Ребенок окружен заботой и вниманием, растет. Ни быстрее ни медленнее сей процесс не станет от того где это будет происходить. А прибудут к месту назначения они как раз к тому моменту, когда ему для развития понадобятся игры с другими Личинками. А пока — ему вполне хватало всеобщей любви, она даже распространилась на Хранителя, чего он совершенно не ожидал, и игр и общения со взрослыми.
А поскольку Зяблик был на корабле единственным и неповторимым, то недостатка во внимании и в желающих побыть рядом — он не испытывал, от чего развитие шло по мнению корабельного врача даже опережающими темпами. Правда, «с рук», а на самом деле он уже научился свободно перемешаться по телу своей мамы, и больше всего ему нравилось качаться на хвосте, он, при общении с особями своего вида, не слазил, а то и норовил куснуть при неосторожном приближении. Но такое поведение как раз было нормой для молодняка идалту, и только радовало окружающих. Зато «общался» и перенимал поведение и язык весьма активно.
Так что последние опасения, что из него вырастет «фермик только в шерсти», отпали сами собой. Да и Хранитель старался сделать все, чтобы такого не произошло. Уже и Арбитр об «утери расовой идентификации» стонать перестал — во-первых, под давлением Хранителя и приказа Матери, признав, что интересы клана имеют приоритет над опасностью для конкретного индивида, а во-вторых — о чем уже спорить, если «Центральная» на другом языке практически думает? Всё, как говорят на какой-то из планет — «пароход ушел».
Но, тем не менее, решение одних проблем в четком соответствии с вселенскими законами порождало новые. Это если не считать того, что «решение» зачастую и было этими самыми «новыми проблемами», которые просто отодвигали старые в угол — «ввиду малозначимости».
Вот, к примеру, выяснив в итоге срок их путешествия, Хранитель, подключив часть Исследователя, кинулся налаживать взаимопонимание с экипажем, ругая себя на двенадцати ему известных языках за упущенные возможности. Впрочем, экипаж на его неуклюжие попытки отреагировал радостно.
