положение? — Ланжевен бросил мрачный взгляд на Стабрата.
Тот, в нервном напряжении, воздержался от всяких комментариев.
— Я Виктор-двадцать два. Ничего не произошло. Ложная тревога. Учебная прыгающая мина… С краской… Это маячки, всего лишь маячки…
Шеф группы захвата с облегчением вздохнул, но подтвердил свой приказ отступать. Через некоторое время, показавшееся ему бесконечным, бойцы доложили, что без проблем вернулись на исходные позиции.
Потом в радиоэфире появился новый голос. Голос, которого здесь не должно было бы быть. Голос, сразу показавшийся Ланжевену знакомым, хотя он не узнал его…
— Виктор-зеро…
…пока тот не назвал своего позывного сигнала…
— Я Оскар Лима…
Глаз Рыси. Солдат, чье скрытое под толстым слоем боевого грима лицо он успел увидеть лишь мельком. Только очертания. То был вечер гнева. С тех пор прошло уже несколько месяцев. Это было на бетонированной площадке перед ангаром аэродрома в Приштине, после задания, которое могло бы обернуться катастрофой из-за безрассудства этого парня, бывшего одним из них.
Один из них. Свой.
Ланжевен должен был захватить своего. Того, кто был на их частоте связи, знал их позывные, ждал их. Он обратился к генералу:
— Что это значит?
Стабрат раздраженно отмахнулся.
— Что за бардак, черт! Это учения? — воскликнула Ланжевен.
— Виктор-зеро, я снова пришел на большую зачистку раньше вас… Только на этот раз зачистить надо меня… Каково это, идти по темной стороне добра?
Ответа не последовало.
— Вам что, ничего не сказали? С вами есть начальство?
Молчание. Знак согласия.
— Великолепно… Я тоже не один… Со мной двое полицейских и молодая женщина. Журналистка… Надо, чтобы они смогли выйти, это дело касается только вашего начальства и меня…
— Не может быть и речи. — Стабрат не сводил глаз с Ланжевена. — Он лжет.
Руководитель группы захвата медленно кивнул:
— Всем, всем, всем. Я Виктор-зеро. Переходим на частоту зачистки.
И сразу снова вызвал двоих снайперов: видят ли они какое-нибудь движение внутри дома? Много плохих парней?
— По-прежнему никакой видимости… Никакого Майка[291] в поле зрения…
Бортовая рация еще была настроена на начальную частоту, и снова послышался голос Оскара Лимы:
— Я хочу говорить с вашим начальством…
Генерал схватил другой микрофон:
— Я начальство.
— Сейчас мои товарищи выйдут… Когда они будут вне опасности, они установят со мной контакт… Только тогда я отдам вам то, что вы ищете… Остальное уже не касается никого, кроме…
— Вы не в том положении, чтобы торговаться.
— Вспомните, откуда я пришел. Я кое-чем подстраховался. И если до сих пор я ограничивался лишь предупреждениями, не требующими усилий, продолжение может оказаться более жестоким…
— Вы блефуете.
— Как вам будет угодно…
В ярости Стабрат швырнул микрофон на приемопередатчик:
— Чтобы вы мне сейчас же достали это дерьмо!
Ланжевен собирался ответить, когда на площадке появился автомобиль. За ним другие. Один из его людей в сопровождении Луи пошел навстречу вновь прибывшим, с решительным видом высаживающимся из машин. Все были вооружены.
— И что теперь? — Голос Понсо нарушил тишину, установившуюся в гостиной.
Стоя в нескольких шагах от окна, Сервье смотрел сквозь стекло.
— Вы ведь знаете, они не будут торговаться. Они не могут.
— Потерпите. Наступает ночь, это осложнит им задачу. Ланжевен не идиот. Он приучен к точности, осмотрительности. С точки зрения тактики решения принимает он. После того что только что произошло, он хорошенько задумается. И потеряет время…
Трое пленных увидели, как агент вдруг напрягся и взял винтовку на изготовку. Ее ствол, удлиненный внушительным глушителем, начал двигаться, словно преследовал движущуюся цель, направляющуюся в сторону… входной двери!
Вскоре по ту сторону деревянного полотна раздался крик Тригона:
— Я хочу говорить с майором Понсо…
Сервье кивнул.
— Я здесь.
— Все в порядке?
— Да, у нас все нормально. Остальные там?
— Да, там полный бардак, никто не понимает, что происходит…
Понсо не ответил своему подчиненному. Линкс вполголоса говорил ему:
— Вам надо уходить. Сейчас. Я получил, что хотел. Слишком много свидетелей, чтобы им теперь удалось замолчать эту историю.
— Тригон?
— Я здесь.
— Сходи за тачкой и возвращайся. Тогда мы выйдем.
Агент видел, как полицейский бегом пересекает поляну в обратном направлении. Отойдя от своего наблюдательного поста, Сервье бросил Амель ключи от наручников:
— Освободи их… Но пока оставайтесь возле огня.
Журналистка исполнила поручение и сделала несколько шагов к Сервье. Тот жестом остановил ее и не дал подойти.
— Что ты собираешься сделать?
— Ничего.
— Зачем все это?
Жан-Лу равнодушно ответил:
— Почему бы и нет? — Он вяло усмехнулся. — Я мог бы назвать тебе кучу причин. Но к чему? У всех нас не больше причин, чтобы жить, нежели чтобы умереть. Мы ничто. Песчинки на камешке, затерянном где-то в небытии. Одной больше, одной меньше, это ничего не меняет. И всем на самом деле на это насрать.
— Ты меня не убил. Тебе не насрать. Скажи мне это… Пожалуйста.
Сервье покачал головой.
Через две долгие минуты во дворе послышался шум мотора. Линкс махнул офицерам полиции, чтобы они подошли и отодвинули комод. Освободив выход, агент поместил Амель между полицейскими. Она бросила на него такой взгляд, что он чуть было не решился что-то сказать ей, но лишь потребовал, чтобы она пригнула голову.
Шествие замыкал Понсо. Он указал подбородком в сторону неприметно стоящей на полу, возле несущей стены, странной установки, из которой во множестве выходили толстые провода. Такие же он приметил в гостиной.
Сервье просто открыл дверь, постаравшись остаться вне зоны видимости для стрелков. И выставил
