Молчит. Как всегда.
— Чего, говорю…
— Тсс.
Не люблю когда так тихо. В деревне всегда шумно. Говорят, у нас в предках феи. Свинки хрюкают, песни поют. Люди, в смысле, песни поют.
Ух и темно кругом! Ти-и-хо. Я… Что это там в кустах? Почему рык слышу? Кусты трясутся и стучат ветки. Куст купается в лунном свете под дырой в кронах деревьев. Трясётся аж не может.
И тут вдруг как!..
— Ааааа!
— Ай, больно, ты зачем мне подзатыльник дал? Ой, ааааа!
— Да хватит, ну, — я оскорбился. Честное слово оскорбился. Я думал, мы друзяки, а он дерётся.
— Мама!
Страшная. Рыжая. С белой мордой! Не мама, нет, зверюка двулапая. Ой что же это творится?
Я бы… да, но он меня сам за спину запихнул, честно слово.
— Фух.
Чего?
— Это же ужасный руж?
— Да.
— Так чего ты радуешься?!
— Я думал, это люди.
— А?
— Ничего, пойдём дальше.
А ужасный руж заклокотал на нас и проводил хмурым взглядом. На последок я показал ему язык и поспешил дальше.
— Ты говорил, это очень интересное место, — напомнил я, перескакивая через кочку. Кочка на меня уставилась одним единственным глазом, а потом — раз — и ничего себе обычненький холмик! И не пялился точно. Я уж стал подозревать каждое дерево. Мало ли что может скрываться в болотах. Вот мы живём в деревьях и от одного к другому по навесным мостам ходим. А я летаю на верёвке. Да. Нет, мне это совсем не сложно. Я же не Риска. Та так вообще еле научилась на верёвке лететь. Пришлось её пару секретам обучить. Ну и что, помогать людям нужно, так говорит мой отец. Он надеялся, что Рюк станет старостой. И тот стал, пока не ушёл. Тьфу ты, теперь каждый вечер слушай, Рюк то, Рюк это. И как он стоит хорошо. И какое лицо.
А я что? А я только радовался, когда увидел, как ему белокрыл на голову облегчился. Вот потехи-то было!
— Там точно совсем комаров нет? Вот прямо совсем-совсем. Нюшка говорит, комары есть везде по свету. Хотя она уже замуж собралась, что с неё взять?
— А мне сказали, — решил поведать я, — что я с таким поведением никогда в каменства никогда не попаду. Как бы не так! Я их всех обгоню. И позу получше уж Рюка придумаю. Ей, ты что спешишь так? Уже же темно всё равно.
Да не, полночь точно наступила. Вон клыкастые летучие мыши полетели.
— Они, правда, кровь не пьют?
— Правда.
Я вспомнил лесовиков.
— А лесовики?
— И лесовики не пьют.
— А мне мать говорила, пьют.
Тишина.
— А домашники?
Хотя это я уже перебрал. Домашники помогают, если им чего вкусненького ночью у печки оставить. А печки у нас, кстати, мелкие были, чтоб дерево не подпалить. Раз такое случилось — вот смеху было! Все носились как ужаленные. Тут ещё мух-огнежорок налетело. Потом выгонять пришлось. А с них же пыль дымная сыпется.
Отмывать пришлось нам. Взрослые, видите ли, и так умахались. Рюк тогда разошёлся командовать что кому делать. Я ему, значит, заявил вот прямо в лицо, что если хочет — пусть сам возюкается. И если бы не лужа — я бы победил. А то поскользнулся и полетел вниз.
«Ха-ха, — поднялся в голове насмешливый голос Риски, — как-то тебя за подштанники держат. Рюк. Не отпускай его, а то разобьётся, и нам ещё его соскребать».
«Не отпущу».
Я тряхнул головой. Вот уже!
— Слушай, а если нам тропу спутают?
— Здесь нет тропы.
Вот утешил.
— А если, — тут я малость струхнул, а что? Я ведь не о абы чём вспомнил, а о самых них. — А если… мы огоньки увидим.
Тишина.
— Блуждающие огоньки.
Он меня вообще расслышал?
— Они ведь заведут в самую топь и погубят.
Прямо мать на память процитировал. И отца, и Нюшку. И Дед-Не-Ответ так говорил. Да у нас так вечно одно и тоже бормотали. С болотными огоньками лучше никогда и ни за что не встречаться. А то так уведут за собой, ничего не объяснят, заманят в самую топь и всё — поминай как звали. Нет-нет, я на такую удочку не попадусь.
— А когда мы уже придём?
— Скоро.
— Правда?
— Да.
Собственно, я зачем пошёл? Мне нужна эта ужасно удивительная штука. Чтобы принести её в деревню и чтоб все задохнулись от зависти. Тогда они поймут, что мне и пятнадцати не будет, а я уже в каменствах стану. Вот Дед-Не-Ответ. С ним какая история. С ним все разговаривают, но по существу и лишним словом не обмолвятся. Хотя недавно мать ему каравай испекла. К Деду только неделю назад во сне пришла весть, что он в каменства может идти.
Я поёжился. Вот так всю жизнь прожить, и только под восемьдесят лет… Ни за что так не хочу.
Нужно было с собой поесть прихватить. В животе засосало. А у нас к обеду хлеб горячий был. Ого! Это сколько уж я здесь брожу? Постойте-ка. Я увидел его утром на поляне… так. А потом он что? Меня позвал. Говорит, иди за мной, я покажу тебе место где гулять и самую интересную на свете штуку. Ещё солнце слабо светило и дым поднимался от ночных костров.
Я тогда как всегда бродил на поляне. То есть это поля такие. Но мы их все поляной называем. Тем более там и правда полянка есть, чуть деревьями отгороженная. Рюк её себе облюбовал. Оно и верно, там все наши.
Болота там нет. Оно только дальше за деревьями тянется. И мошкара не летает. Каменства же — не просто так тебе.
Вообще, там кроме которой травы ничего не растёт. Стоит себе поле. Вот я и приключаюсь каждый день. Приключения у меня, в общем. Это нужно видеть, в какой в каменствах одежде стоят. Мать говорила, что её бабка, Дулься, так в своём любимом платье с бомбонами и пошла, и стала вытянувшись. А по мне, смешное платье — ну чистый цирк.
Цирк у нас бывает, если что. Мы его сами делаем. Я обычно вампир.
— Есть охота. У тебя ничего нет?
— Нет.
Идём.
