воспаленные глаза. Смерив паренька взглядом, повар гнусаво поинтересовался, что ему тут нужно?
– Пожрать чего-нибудь горячего, – ответил Урс.
– Есть гороховая похлебка с салом. За грош цельный горшок получишь.
– Тащи.
– Садись, – мужчина в фартуке указал на свободное место с краю стола. – Сейчас принесу. Пива налить? Полгрошика кварта – пей не хочу.
– Да, – Урс прислонил посох к бревенчатой стене. – И краюху хлеба!
Покосившись на бородатого соседа, который, вытянув жирные губы трубочкой, дул на горячее варево в деревянной ложке, он сел. Пристроил узелок на полу, так, чтобы стоял между ногами. Поморгал заслезившимися глазами и следом за остальными начал кашлять.
Долго ждать не пришлось. Рябая замарашка, чуть постарше его, принесла пиво в огромной щербатой кружке. Отхлебнув, Урс скривился: хмельной напиток беззастенчиво разбавили. Хорошо, если на треть. Но ругаться было не с руки.
– Кушайте, – вернувшаяся девка поставила перед ним дымящийся горшок, положила кусок хлеба. – Может, еще што принесть?
Урс отрицательно помотал головой. Принялся хлебать, стараясь не обращать внимание на вкус пригоревшего варева. И размышлять над тем, что ему делать дальше. Цель, которую он поставил перед собой, когда на второй день после побега проснулся в промозглом лесу, была достигнута. Ну, или почти достигнута. Столица княжества – Вигенбург – находилась не далее чем в полу-лиге от него. Пересечь предместье и вот они – крепостные стены, ворота, стража…
Паренек выплюнул попавшийся в похлебке кусочек шкурки от сала: прожевать его было невозможно. Так же невозможно, как сунуться в городские ворота. Наверняка, здешнюю стражу уведомили о нем. Повторять судьбу несчастного Ганса ученику ювелира совсем не хотелось. Нужно было найти способ незаметно проникнуть в город.
Откусив кусок горьковатого, плохо выпеченного хлеба, Урс запил его пивом. Теперь, после скверной похлебки, оно казалось не таким уж дурным на вкус. И вообще время, проведенное в дороге, показало беглецу, что привыкнуть можно ко всему. К одиноким ночевкам в холодном и сыром лесу, где неподалеку от твоего костра охотятся волки. К стертым в кровь беспрестанной ходьбой ногам. К чувству голода, сосущему под ложечкой по несколько суток подряд. Научило загонять свой страх глубоко-глубоко внутрь, жить с ним и, самое главное, – прятать от других. Так, чтобы никому из встреченных на тракте прохожих-проезжих в голову не пришло, что ты чего-то боишься. Чтобы ни один крестьянин, у которого ты купил хлеба или попросился переночевать на сеновале, не заподозрил в тебе беглеца. Не вцепился в воротник, не позвал на подмогу соседей и не потащил к старосте.
Закашлявшись, Урс утер слезящиеся глаза. Сидевший рядом с ним мужик кончил есть и выбрался из-за стола. Расплатившись, вышел из харчевни. Словно на смену, в дверь сразу же шагнул новый посетитель. Высокий, еще не старый мужчина в черной рясе, подпоясанной веревкой – нищенствующий монах. Осенив себя знамением, святой отец зычно, нараспев сказал:
– Да прибудет Господне благословение на доме сем, его хозяевах и гостях! Ибо рек Господь Всемогущий: люб мне тот, кто дает пищу телесную слугам моим. Зачтется каждый кусок хлеба и глоток пива, коими добрые люди делятся с ними.
Из тумана появился хозяин. Поклонился, получив благословение. Предложил святому отцу присесть, отдохнуть. Подкрепиться, чем Бог послал.
– Господь отблагодарит тебя сполна, добрый человек, – странствующий монах уселся напротив Урса. – А я не забуду упомянуть в своих молитвах.
– Куда путь держишь, святой отец? – оторвавшись от похлебки, спросил чернорясого сосед по лавке – красномордый мужик в бараньем кожухе.
Кашлянув, монах ответил, что звать его Кнутом, из обители Нищих Братьев на границе с Туршем. Идет-бредет по землям урренским поклониться мощам святых близнецов Августа и Густава. В этом году ровно сто лет исполнится, как их мамаша – Хильда – прабабка нынешнего курфюрста, основала монастырь рядом с могилой невинноубиенного сыночка – Августа. Извели того во младенчестве колдовством по приказу императора, который хотел род курфюрстов пресечь и весь Уррен под себя загрести.
Порчу тогда наслали на обоих братьев, да только явил Господь Всемогущий чудо и Густав выздоровел. Прожил потом до шестидесяти годков, добрую память о себе оставил. Правил по справедливости и простых людей от императорских мытарей всегда защищал. За что его народ прозвал 'Честным'. А когда помирать собрался – завещал схоронить себя рядом с братом Августом. И стали на их могиле чудеса случаться – больным, которые туда придут, Господь исцеление шлет, скорбящим – покой в душе, а тем, кто на монастырь жертвует – исполнение заветного желания…
– Эх, может, и мне туда сходить, – пробормотал один из слушателей. – Помолиться, да попросить у Близнецов помощи. Совсем житья от мытарей не стало. В прошлом месяце кобылу за долг в казну забрали.
Монах придвинул к себе принесенный хозяином горшок:
– Благодарствую.
Обвел сидевших за столом взглядом светло-серых, почти прозрачных глаз. Сказал:
– Настоятелю нашему – отцу Андреусу – на Рождество чудеснейшие откровения были. Три ночи подряд к нему ангел являлся, – прервавшись, рассказчик зачерпнул гороховый суп и стал есть.
– Какие? – заинтересовался сосед Урса по лавке. – К беде аль добру?
– Дай пожрать человеку, – сидевший рядом мужик толкнул его локтем в бок. – Ты вон брюхо набил – не мешай святому отцу.
Брат Кнут торопливо проглотил горячее варево, остудил рот пивом и сказал:
– Явившись в первую ночь, ангел предрек, что весной помрет император Карл.
– А так и случилось, – покачал головой мужик в бараньем кожухе. – Знать, взаправду видение от Бога.
– Во вторую ночь, – продолжил монах, – крылатый вестник сказал отцу Андреусу, что будет война.
Страшное предсказание прозвучало совсем обыденно, и его смысл не сразу дошел до людей.
– С кем это война? – спросил задержавшийся у стола хозяин. – На востоке небось? С язычниками?
– Нет, – Кнут уставился перед собой, как будто что-то увидел. – С новым императором. Начнет он всех налогами душить, разошлет повсюду мытарей и 'мертвоголовых'. Мытари будут последний грошик у бедняков отымать, а наемники тех, кто воспротивится, резать станут. Весь Уррен запылает…
Снова прервавшись, чернорясый вернулся к еде, а посетители растерянно переглянулись. Сидевший с самого края, на одной лавке с Урсом мужик быстро поднялся и, положив на стол несколько биллонов, пошел к двери. Сосед монаха мучительно закашлял.
– Страшные вещи сказываете, святой отец, – вздохнул хозяин харчевни. – Я…
– А в третью ночь, – будто не слыша, продолжил чернорясый, – показал ангел нашему настоятелю, как курфюрст Леопольд со своими рыцарями гонит 'мертвоголовых' прочь. Да так гонит, что те оружие наземь бросают и опрометью улепетывают. Курфюрст наш, с божьего соизволения, всех до одного врагов изничтожит, даже духа их в княжестве не останется!
– Пойду я, – мужик в бараньем кожухе встал. – Мне… – он не договорил и, тряхнув головой, ушел.
Хозяин харчевни заморгал воспаленными глазами. Узкий лоб прорезали морщины. Он собрался что- то сказать, но двое мужиков, вместе с Урсом остававшиеся за столом, подались к святому отцу.
– Верно кажете, – тихо сказал один. – Пора их всех хорошенько в зад пнуть.
Второй посетитель – здоровенный парень с медной серьгой в ухе, покосившись на ученика ювелира, заявил, что чужакам в Уррене не место. Гнать их поганой метлой, а то совсем житья не стало. Куда ни ткнешься – всюду императорские людишки. Последний грош – и тот отобрать норовят. Где чуть звякнет, сразу туда кидаются. Всей стаей. Как псы голодные.
– Довели людишек, – вздохнул второй мужик. – Нам вареный горох похлебать в радость, а мастеровщина в городе мясо через день за обе щеки трескает.
