— Мама, ты мне поверишь, если я скажу, что нам нужно сейчас же отсюда уходить?
— Что такое, почему?
— Этой ночью я был на улице. Узнал кое-что о мистере Избистере. Не хочу говорить, что именно. Просто поверь мне.
Она бросила на меня странный взгляд:
— Как ты похож на моего отца. Мне он как раз приснился. Ты мне тоже не доверяешь, правда?
— Ты поверишь мне, мама?
— Куда мы пойдем?
Я вытащил письмо мисс Квиллиам и объяснил, что побывал на Коулман-стрит.
Прочитав письмо, матушка взглянула на меня нерешительно:
— Но, Джонни, похоже, ей живется не лучше, чем нам.
— По крайней мере, нам есть куда пойти.
— Но у меня здесь есть работа, мы сыты и имеем крышу над головой. И все мои вещи. — Она обвела взглядом комнату. — Я не могу их оставить.
— Какие вещи? — раздраженно бросил я. — Что они значат в сравнении с оставшимися в Мелторпе? А кроме того, если хочешь, мы можем взять их с собой.
— Но нам здесь так хорошо.
— Как ты можешь такое говорить? Миссис Избистер безобразно с тобою обращается! Ты терпеть ее не можешь.
— Часто она бывает доброй. После окончания рабочего дня.
— Доброй! Это не доброта. Она хочет, чтобы ты была в ее власти.
Матушка вспыхнула и опустила глаза; пальцы ее беспокойно теребили краешек простыни.
— Я не хочу уходить. Мне страшно.
— Если ты останешься, я пойду один. — Сказав это, я испытал странное ликование, но при виде ее ужаса раскаялся.
— Нет, Джонни!
— Я решил твердо!
— Как ты будешь жить? Что с тобой станет? Ты умрешь с голоду. — Она содрогнулась. — Не говори такого.
Я встал и, борясь с подступавшими слезами, начал собирать вещи.
— Я ухожу. Идем со мной или оставайся здесь. Ладно, я с тобой. Но с твоей стороны это очень нехорошо.
— Тогда отправляемся прямо сейчас.
— То есть сегодня?
— Не позднее чем через час. Миссис Избистер спит как убитая, но может очень скоро проснуться, да и он того и гляди вернется.
Сборы длились недолго, поскольку вещей у нас было немного: по смене одежды, несколько простыней и одеял, тарелки, чашки, ножи и вилки. Пока матушка одевалась, я связал два тюка, упрятав посуду в одежду, чтобы она не звякала, когда мы будем выбираться из дома. Когда мы собрались, а комнатушка сделалась такой же пустой, какой мы ее впервые застали, матушка окинула печальным взглядом незаконченную одежду, над которой трудилась.
— Джонни, как ты думаешь, если мы что-нибудь прихватим, это будет ужасный поступок?
— Ты о чем?
— Она мне еще не заплатила за работу. Если я возьму что-нибудь из сшитого, это покроет долг за последние несколько дней. А можно взять и чуть больше: она мне наверняка недоплачивала.
— Мама! Это же кража!
Она посмотрела так, словно я ее ударил.
— Да, — кивнула она. — Ты прав. — И зарыдала: — Что со мною сделалось? Как только мне в голову пришли такие мысли?
— Тс-с, — шепнул я.
Остановив на мне пугливый взгляд, она в полный голос произнесла:
— Знаешь, временами мне в голову приходят просто ужасные вещи. Не решусь тебе рассказать.
— Разбудишь миссис Избистер, — отчаянно шепнул я.
Тут она словно бы опомнилась и успокоилась.
— Быстрей, — поторопил я ее. — Уже поздно.
Через перекладины ставень просачивался свет (приходилось закрывать их на ночь, потому что занавесок у нас не было), с улицы доносились шаги пешеходов. Мы схватили наши узлы и на цыпочках стали спускаться.
Миссис Избистер все еще похрапывала как еж (любимое выражение Сьюки), и мы с легкостью повторили путь по вонючему дому, который я уже совершил несколькими часами ранее. Я открыл кухонное окно, помог матушке вылезть наружу и подал ей узлы.
Мы благополучно выбрались на промозглый утренний воздух и двинулись к дороге на Бетнал-Грин- роуд, но тут, на второй от нас поперечной улице, загромыхала повозка. На тот случай, если это окажется мистер Избистер, я втянул матушку в ближайший дверной проем, и не зря: в повозке сидел он, злобно сутулясь над вожжами. Сюртук его был в грязи, лицо тоже. Одно веко вспухло и глаз едва глядел, на левом виске красовался большой фиолетовый синяк. Пропустив повозку, я облегченно вздохнул, оттого что не нахожусь больше в его власти.
Я поднял глаза на матушку, ожидая вопросов по поводу его вида, но она молчала, и, когда повозка завернула за угол, мы поспешили вперед.
Нам предстояло пересечь с востока на запад чуть ли не всю столицу, а в карманах имелось всего- навсего восемь пенсов. Нести узлы было тяжело, но, по крайней мере, ночь стояла теплая и спешить не приходилось.
Пока мы медленно одолевали милю за милей, по небу за нами разливался розово-оранжевый рассвет, предвещавший ясную погоду. Мы часто делали передышки, купили на завтрак небольшой каравай хлеба и половину сохранили на потом. Оставшихся четырех пенсов, как я высчитал, должно было хватить, чтобы добраться до мисс Квиллиам, хотя мне не хотелось думать о том, что мы явимся к ней жалкими нищими.
— Мне знакомы эти места, — сказала матушка, когда мы к полудню добрались до Темпл-Бара. — Меня возил сюда ребенком мой отец, когда посещал своего адвоката. — Чуть помолчав, она добавила с горечью: — Как странно тащиться по этой улице нищенкой, когда раньше я видела ее через окошко красивой кареты. Тогда я даже не подозревала о существовании этих переулков. — Она повернулась ко мне: — Ах, Джонни, когда ты меня разбудил, мне снился ужасный кошмар. Мой отец протягивал ко мне руки, и я думала, он мне рад, потому что он вроде бы улыбался, но, подойдя поближе, я увидела, что он весь в крови и рот перекошен гримасой ужасной боли.
Она задрожала, и я спросил:
— Ты продрогла, мама? День обещает быть теплым.
— Как бы горевал отец, если бы увидел нас сейчас, — вздохнула она. — Он возлагал такие надежды на своих наследников.
— Какие надежды? Почему?
Матушка замолчала, но я остался при убеждении, что эти надежды были каким-то образом связаны с кодициллом.
Когда мы миновали Нортумберленд-Хаус в западном конце Стрэнда, матушка снова заговорила о своем отце, упомянув о том, что эти места ей известны, так как его дом располагался поблизости. Но как я ни умолял, она не показала мне улицу, где этот дом находился.
— А мой дедушка меня видел? — спросил я.
— Нет, ты еще не родился, когда он… когда он умер.
— А когда он умер?
— За девять или десять месяцев до этого.
— Отчего он умер?
