наслаждаться жизнью.
Мы начали жить вместе. У нас, конечно, было все не как у людей. Никакого романтичного начала, розовых очков влюбленности, никакого очарования неведомого. Вместе с тем, никакого и разочарования. Сначала мы воевали на расстоянии, теперь — в одной квартире. К счастью, кое-какой опыт за плечами уже имелся, к несчастью — он был практически неприменим к нашей паре. Мы узнавали друг друга, рискнув сократить дистанцию до минимума.
Любить — это же еще и действия, хотя Бродский и пишет: «…Что любовь, как акт, лишена глагола». Я любила по-разному, меня любили по-разному. И все же — это действие в том числе. Это нежность, проявленная в мелочах, в паре слов, сказанных без причины. Это погладить по голове, взъерошить волосы, поцеловать руку в запястье… Это позвонить и написать. Это что-то не о себе совсем. Я носила в большой корзине совсем другой опыт «любить», и еще больше опыта «не любить».
Я быстро училась, но такое это грустное открытие, что мне — со всем океаном внутри, со всей — такое ощущение — как будто лететь низко-низко на огромной скорости над монгольской степью с горячим ветром внутри и снаружи и с огромной, просто бескрайней, безбрежной красотой, которой ты принадлежишь, а она — тебе… нужно учиться. Не уединяться с этим пространством, от которого задохнуться на вдохе можно — если дышать, молча, не бродить одной по улице с вечной «музыкой в ушах», а проявлять. Говорить. Делать.
Я знаю, что стоит за выражением: так сложилось. И мне даже было некого в этом винить. Я неправильно любила раньше. И только с Женькой начала учиться действиям, ежедневным действиям любви. И это не было насилием над своей природой, нужно просто позволить быть, проявлять, открыть сердце и выпустить на волю чувства. Для меня, так долго постигающей ненужное, унижающее даже, искусство жить вместе без эмоций, счастьем стало то, что все совпало: я с ней, я ее люблю, ее хочу, ей верю, и все это — взаимно.
Пара. Быть лесбийской парой непросто даже в Москве.
Женька идет на шаг впереди меня по аквариуму гигантского гипермаркета, бросая в лязгающую тележку сначала какие-то лампочки.
— Зачем они нам?
— В ванной одна перегорела, на лоджии две.
— Я и не заметила.
— Для этого в нашей семье, — Женька оборачивается, но не совсем, а ровно настолько, чтобы стрельнуть глазом, делая два ударения — первое на «в нашей» и более отчетливое на «семье» — есть я.
Едва успеваю улыбнуться, мол, спасибо, родная, ценю, а она уже скользит взглядом по следующему упорядоченному сообществу бытовых мелочей.
— Не помнишь, у нас остался гель для душа?
— Почти закончился.
— На, по-моему, этот — ничего. Как тебе? — Открытый оранжевый флакон выплескивает мне в нос смесь цитрусовых ароматов с примесью карамели.
— Мне нравится.
Женька бережно определяет этот гель, вызывающий гастрономические желания, между упаковкой туалетной бумаги и пятью музыкальными дисками, и опять сосредоточенно устремляется вперед, доставая из заднего кармана хулиганского вида джинсов список, заранее приготовленный, написанный ровным, аккуратным почерком.
— Зачем? Ты же всегда в конечном итоге набираешь все, что попадется под руку.
— А вдруг я все возьму, а самое нужное забуду?
— Резонно, — хохочу я.
Медленно иду за ней, толкая тележку, и ловлю на себе, на Женьке, на нас по очереди и вместе, любопытствующие взгляды.
— Давай возьмем тебе эту мочалку? Тут написано: «из морских водорослей», ты же любишь все натуральное!
Девушка в двух шагах от нас настойчиво толкает своего спутника локтем в бок, указывает подбородком в нашу сторону и что-то быстро шепчет в наклоненное ухо «правильного» партнера. Тот окидывает взглядом меня, затем Женьку, кивает, отвечая что-то утвердительное, она в ответ вскидывает вопросительно брови и продолжает шептать, не выпуская при этом из рук две практически одинаковые упаковки разноцветной соли для ванн. Они проплывают мимо меня, искоса наблюдающей за их диалогом, и я слышу негромкие обрывки:
— А у нас на работе — Надя, ну, помнишь, я тебе показывала ее на фотке? тоже лесбиянка. Так противно…
Догоняю Женьку, она о чем-то спрашивает меня, отвечаю на автопилоте, думая о том, что я совершенно не воспринимала такие наши обыденные действия, как совместный поход в магазин, в ресторан, в кино, да куда угодно, с точки зрения постоянного камин-аута. Мы редко публично проявляем такие однозначные приметы близости, как поцелуи, какие-то касания, отличающие пару любовников от пары подруг. Но специально обращать на это внимание? Во мне просыпается веселая, но замешанная на злости и, к ужасу моему, смущении, волна протеста. Целую Женьку в щеку, попадая почти что в ухо.
— Ты что?
— Соскучилась, — улыбаюсь я.
— Малышка, — тает моя спутница, моя сестра по оружию, мой ахтунг-партизанен, мой «врагу не сдается наш гордый варяг». — А что ты там так долго делала?
— Наблюдала за реакцией окружающих на двух лесбиянок, выбирающих себе гель для душа.
— И что они?
— Реагируют.
— Я давно привыкла, неужели ты не замечала раньше? Тебя это смущает? Тебе это неприятно? — Я понимаю ход мыслей Женьки по внезапно возникшей обеспокоенности в голосе.
— Нет, просто странно.
— А на нас часто смотрят, между прочим. Ты совсем не похожа на «тему». Совершенно. А я сдаю нас с потрохами. По-моему, я выгляжу на сто процентов, как… Да?
— Наверное, — рассматриваю Женьку уже чужим, посторонним взглядом, — Да, похожа. Только не думала, что это может кого-то волновать.
— Главное, чтобы это не волновало тебя, — заключает она. — Ты поэтому меня поцеловала? Акт неповиновения? А я думала — от избытка чувств, навеянных мочалкой. Натуральной. Выбросим ее теперь в знак протеста против «натуралов».
— Нет, мы же толерантные граждане — и, окончательно развеселившись, мы погромыхали втроем с тележкой в отдел продуктов.
Как описать идиллию? Как описать состояние в отношениях, когда все хорошо? Женька впервые с огромным удивлением открыла для себя, что все потребности могут совпасть в одном человеке. Что можно с одной-единственной и говорить обо всем, не опасаясь быть непонятой, и заниматься любовью так, что даже думать не хочется ни о ком другом, и просто, практически по-семейному, чувствовать себя одинаково комфортно и дефилируя утром в душ в одних труселях, и в гостях у друзей, и на любом светском мероприятии. Я, в свою очередь, медленно привыкала доверять, расслабляться, чувствовать себя в ее квартире, как дома.
По сути, миллион лет не ощущала себя с кем-то вместе, по-настоящему вместе. Женька не была компромиссом. Не была спасением от иллюзии. Многие ее качества искренне восхищали меня, я перенимала и способность чувствовать себя спокойно и уверенно в любой ситуации, и неспешность, несуетливость действий, которыми может похвастаться далеко не всякий. У нас были разные интересы, нам нравилась разная музыка, разные жанры кино, но это оказалось совершенно не значимым. Главное, что она чувствовала меня, а я — ее.
Женька была первым человеком, задавшим мне вопрос: «Почему я? Почему ты со мной?» Она была
