первым человеком, от одного взгляда которого я заводилась с полоборота. Она была первой девушкой, с которой я начала жить вместе, как пара, как семья. Мы строили планы и иногда развлекались тем, что представляли, где и какими мы встретим наше, например, семидесятилетие. Я узнала все о ее детстве, семье, о ее друзьях и прошлых подругах. Я видела Женьку такой, какая она есть, без притянутых за уши абстрактных образов, и то, что я видела, мне нравилось. Почти все. С тем, что мне не нравилось, можно было мириться, никаких принципиальных разногласий между нами не было. Были два характера, что само по себе, порою, повод для конфликта.
Есть такая серьезная штука, как зависимость от настроения близкого человека. Вот сидишь вечером дома, ждешь, конечно, и состояние духа боевое или просто лучезарно-светлое. Звонок или поворот ключа в замке. На пороге мрачное лицо, венчающее груду зимней заснеженной одежды. На работе проблемы, только что из совершенно другой, невкусной каши, из офисных разборок, сеанса ментального армрестлинга с начальником, час, если повезет, в пробке, украшенный звонками вдогонку на мобильник насчет планов на завтра… И само это «завтра» в таком ключе уже воспринимается как свинцовая туча, которой ни конца ни края, а ведь хочется жить и радоваться, и не когда-нибудь «в другой раз».
И все вроде понятно, что проблемы были, есть и будут, что вечер для того и существует, тем более вдвоем с любимой, чтоб жизнь не казалась совсем уж бессмысленной и мрачной гонкой в беличьем колесе. Все понятно, но куда его девать, настроение это дурацкое? И путь домой овеян надеждой, что тебя, бедолагу-мученика, сейчас поймут, пожалеют, выслушают, по голове погладят, придумают новое, доселе миру неизвестное, матерное словцо по адресу начальника, или проекта, или трех дур-сослуживиц, или неудачного контракта, или — нужное подставить.
Серьезное дело — быть взаимно внимательными. И корень зла растет из ожиданий.
— Привет, любимая.
— Приве-е-ет, — в этой интонации все, весь вышеперечисленный катаклизм.
Раздевается медленно, в каждом движении невербальный посыл: «Я дико устала… Все сцукоплохо». Целую в щеку, в глаз на всякий случай. В висок заодно.
— Какой вселенской скорбью омрачено чело твое, мое усталое счастье?
Конечно, мне хотелось бы стряхнуть всю мрачность и подавленность, как вот этот снег с воротника, одним движением, но я не волшебник, я только учусь.
Молчит, улыбается все-таки.
— Скажи, кроме фразы «все за…ло», тебе есть чем подытожить сегодняшний день?
— Нет, — смеется она, — это исчерпывающе.
И напряжение снято, и атмосфера «вечера вдвоем» возникает неуловимо, отодвигая на второй план все, что осталось за границей дома.
А если не так? Если в квартире совпали два расстроенных, усталых, вымотанных трудным днем человека. И нет ни малейшего желания настраиваться на волну ближнего своего. Наоборот — в голове копошатник, вьется гнездо раздражения: «Ну неужели она не видит, что мне плохо?» «Почему бы ей не подойти ко мне, не обнять, не спросить, как мои дела?» «Ей нет до меня никакого дела!»
— Есть кто живой?! — Полиэтиленовый пакет (какого черта я после работы должна покупать продукты! Она пришла на два часа раньше!) со стуком воодружается на пол, шарф летит в гардероб, но, не долетая, оседает рядом с ботинками полосатым удавом (почему бы ей не выйти из комнаты и не встретить меня по-человечески? Так я и знала, сидит в Интернете. Лучше бы приготовила ужин, ведь знает же, что я приду голодная!). Шварк! — перчатки на полку. (Правая нога промокла, этой зиме ни конца ни края, голова раскалывается, ничего, совершенно ничего не хочется, теплый душ и спать…)
— Привет. — (Ну вот, даже нормально поздороваться не может, слышала бы она эту интонацию со стороны. И зачем швырять вещи, я только навела маломальский порядок в квартире. Или она считает, что я должна ходить и поднимать за ней эти шарфы, пакеты, ставить ботинки на место? Мне больше делать нечего! Я устаю не меньше, можно подумать, если она больше зарабатывает, то это автоматически делает ее работу важнее!)
— Ужинать будешь?
— А что у нас на ужин? — чмок в щеку, (Отвернулась, чем она недовольна?)
— Вчерашний суп, можно сварить сосиски, ты купила хлеб? — (Дежурный поцелуй в щеку — торопливый, по касательной, зачем он? Когда мы в последний раз целовались по-настоящему? Так, чтоб дух захватывало, как в начале? Не помню. Когда мы в последний раз занимались любовью? Дня четыре назад? А, может, неделю… Да я, в общем-то, и не хочу ничего).
— Да, купила. В пакете в коридоре.
— Тащи сюда. — (Вот дурацкая привычка: пришла и поставила. Остальное — не ее дело. И вообще — все, что касается порядка в доме — не ее дело. Ваше величество зарабатывает деньги. Ей некогда! А я тут кто — бесплатная уборщица? Сейчас разденется, поест и завалится перед телевизором. Если я увижу на полу эти вечные носки, я завизжу! Неужели не убрать их в корзину! Нет, не буду портить себе настроение. Плевать! Пусть валяются на полу, раз ей не до пустяков).
— Что нового в Интернете? Что пишут девушки? — (Не понимаю, зачем она разместила анкету на сайте знакомств? Ей меня мало? Ищет запасные варианты? Или уже нашла?)
— Ничего. Ты ревнуешь? — (Так я и знала, что прицепится. Безобидный флирт, — все, что я делаю в лучшем случае, пусть поревнует, может обратит внимание на что-нибудь, кроме своей драгоценной персоны).
— Нет, это твое личное дело. — (Неужели ей не понятно, что, когда люди вместе, не стоит постоянно мелькать перед носом любимого вроде бы человека своей якобы невинной перепиской! Знаю я, что им всем нужно на этих сайтах! Достоевского они там обсуждают что ли? Теорию пассионарности Гумилева, угу. В чате. И фотографию зачем-то разместила одну из самых откровенных, майка и шортики — одно название. Я не для того покупала за бешеные бабки новогодний тур, чтобы она потом вывешивала на всеобщее обозрение свое загорелое тело. И, конечно же, исключительно для интеллектуальных бесед! Ищет!)
— О чем улыбаешься?
— О Достоевском, дорогая. Задумалась.
— Приятного аппетита.
— Спасибо.
Если бы можно было прибавить звук раз в двести, то тишина между ними гудела бы, как радиоактивный фон в эпицентре ядерного взрыва.
Кто избежал этого? Кто? И дело не в деталях: сайты знакомств, разбросанные носки, вялые поцелуи, вечерний телевизор, как спасение от необходимости чем-то занимать свое время…
Есть большая разница — кем быть любимым. Любящий может быть подозрительным, доверяющим, злым или добрым, внимательным или эгоистичным, способным на поступки или вообще не понимающим, что такое «придумать что-то, чтобы порадовать любимого человека». Никто не знает, что такое любовь. Возможно, с течением лет, кто-нибудь и поймет, что желание отдать самое лучшее, на что ты способна — это и есть любовь. Не получить то, чего недодали в детстве или в юности, не устроиться максимально комфортно в теплой норе, а быть счастливой и дать счастье. Быть собой и позволить близкому человеку то же самое. Ведь эгоизм — это не желание делать все по-своему, это желание, чтобы другой человек делал все по-твоему, в соответствии с твоими представлениями.
«Моя маленькая мисс». Когда-то в нежно-подростковом возрасте я услышала это стихотворение, которое так никогда и не попалось мне позднее. О том, что некий Он обещает своей «Маленькой мисс» беречь ее и любить, и отнести куда-то на руках, и от всех невзгод укрыть. В моем четырнадцатилетнем носу защипало тогда… Иногда с Женькой я чувствовала себя именно так: защищенной, очень любимой, в эти минуты моя внутренняя «Маленькая мисс» была счастлива безо всяких «но».
Иногда я думала о Кире, но только теперь эти мысли не были настолько значимыми, не проникали, как раньше, в сердце. Фю-ить — пролетела стрела, даже дротик, мимо, мимо. Кира? Ах, да. Ну и что? Надо же, я не думала о ней уже неделю! Неужели, иллюзия побеждена? А вот если бы сейчас, прямо сию секунду передо мной бы встал выбор: Кира или Женька? Интересно, я бы задумалась? Вряд ли. Наконец-то мое сердце занято кем-то другим, так активно, убедительно и решительно растолкавшим себе пространство, запихнув все мое прошлое в дальний уголок.
