Часть пятая
Прощай, Жестокий Мир
1
Техас, дорога на Остин,
декабрь 1957
(1)
Серп луны блестел за длинными рядами нефтяных насосов, огромных стальных страусов, ритмично сующих головы в песок. Хромированные крылья темно-синего «Крайслера 300В» отражали ночные огни. В салоне быстро мчавшейся машины единственным светящимся пятном был огонек сигареты. За окнами мелькали черные бесконечные холмы. Автомобиль ехал мягко, как самоходные сани по снегу. Колеса отбрасывали кусочки высохшей земли, и они превращались в пыль на асфальте. Мотор работал на полную мощность, и в его шум вплетался гул, доносившийся из контейнера в багажнике.
Заяц и надеяться не мог на такое везение: когда койот его уже совсем догнал, между ними вдруг возникло что-то огромное, сшибло преследователя и оторвало ему голову. Визг покрышек притормозившей машины — и полная тишина.
— Черт… И что теперь делать?
Погасив окурок в пепельнице, молодая женщина открыла дверцу и вылезла из машины. На капоте в тусклом ночном свете поблескивала лужица густой жидкости. В желтых лучах фар плясали пылинки. Бампер согнулся в форме широкой буквы V, и посередине торчала голова убитого койота.
Девушка подавила приступ тошноты. На ней все еще было платье, которое так нравилось Рону, черное, с разрезом сбоку. Его любимые колготки, стоившие целое состояние, сразу же покрылись порошинками. Красотка взглянула на лакированные туфли на шпильках и вздохнула: они тоже запылились. Опершись рукой на крышу кузова, женщина постучала по ней длинными красными ногтями, пытаясь собраться с мыслями.
Сняв обувь, она бросила ее в салон и направилась к багажнику. Как только его дверца распахнулась, сразу сильнее стало слышно жужжание проклятой штуковины и почувствовалось идущее от нее тепло. Даже не взглянув в сторону контейнера, девушка взяла инструментальный ящик. Орудуя разводным ключом как рычагом, женщина оторвала голову сбитого животного от бампера, и тут же на нее брызнул теплый красный фонтанчик.
— Пакость, мерзость, дерьмо! — Девица в ярости отшвырнула ключ. — Будь проклят и Техас, и койот, и вся эта дрянь!
Женщина провела руками по лицу и собрала волосы в пучок на затылке. Она испугалась, растерялась и очень нервничала. Все, что происходило с ней в последнее время, казалось проклятием, и выхода из сложившейся ситуации видно не было.
Стало холодать, ветер задул сильнее. Техасская пустыня явно не отличалась гостеприимством. Снова усевшись в салон, девица осторожно закрыла дверцу и осмотрела красные пятна на темном платье: их почти не было видно. Красотка поглядела на себя в зеркало заднего вида, проверив, в порядке ли макияж. Там отразились скривившиеся в гримасе губы. Женщина закурила еще одну сигарету и включила двигатель. Машина тронулась. Босой ногой она с силой надавила на акселератор. На лице появилось подобие улыбки.
И мерзкая зверюга, и Ронни кончили одинаково. Таков был знак судьбы.
2
Берлин,
март 1933
Поверхность Шпрее светилась мрачными бликами. Хофштадтер, имевший теперь чин капитана, шел по набережной к санаторию Крейцберга, погруженный в свои мысли. На приветствие группы людей в форме СА он не ответил. И город, и вся страна гордились штурмовиками,[130] и казалось, будто им поручат самые ответственные дела. Все шло хорошо. Гитлер добился звания канцлера. Пожар в здании Рейхстага пришелся как раз кстати. Теперь пришло время объявить о приостановке гражданских прав, пользуясь декретом о чрезвычайном положении. Газеты сообщили: по обвинению в поджоге арестованы несколько активистов-коммунистов, и среди прочих — Маринус ван дер Люббе, опасный бунтарь из Голландии. Дитрих понимал, что за всем происходящим в стране стоят не фанатики в коричневых рубашках, а совершенно другие люди.
Хофштадтер резко свернул к Бранденбургским воротам,[131] потом взмахнул рукой и остановил такси. Сначала он решил прогуляться до санатория пешком, но большое скопление военизированных отрядов действовало ему на нервы.
Из-за массивной стены клиники, выходившей к Ландверскому каналу, выглядывал маленький кусочек зелени. Хофштадтер быстро прошел по входной аллее, обсаженной молодыми кипарисами. На скамейке, уставившись в пустоту, сидел пациент в распахнутом на груди халате. За ним наблюдали двое санитаров. Едва офицер приблизился, оба вытянулись в военном приветствии.
— Как он отреагировал на последнюю инъекцию? — спросил Хофштадтер, не здороваясь.
— Полная кататония в течение нескольких часов, капитан, — ответил невысокий мужчина.
— Отведите его внутрь и запахните на нем халат, ради бога. Место и без того невеселое, к чему такие гротескные зрелища? И потом, мне бы не хотелось, чтобы он схватил воспаление легких.
Санитары поправили одежду на больном и силой подняли его, держа под мышки. Как только капитан отвернулся и двинулся к главному корпусу больницы, высокий крепыш, пробурчал:
— Ясное дело, воспаление легких. Этот тип совсем не двигается.
Хофштадтер вошел в кабинет, небрежно бросив пальто на диванчик в стиле либерти,[132] стоявший возле письменного стола из красного дерева. «Весьма спорное сочетание», — подумал Дитрих в очередной раз. Директором клиники он стал совсем недавно, и у него не нашлось ни времени, ни желания заняться обстановкой комнаты. Хофштадтер послал за Бауманом. Когда врач появился на пороге, капитан резко спросил, отбросив светские условности:
— Ты увеличил дозу сегодня утром?
— После того, что случилось с остальными, я предпочел подождать.
— Но я не об этом тебя просил!
— Ты химик, Дитрих, и тебя интересуют только смеси и реакции, а я врач и оцениваю результаты своих действий по самочувствию моих…
Хофштадтер фыркнул:
— Твоих кого? Пациентов? Григор — кататоник, безразличный к любому внешнему раздражителю. В наши задачи не входит здоровье слабоумных.
— Чтобы он умер в судорогах, покрытый кровоподтеками, как остальные, мы тоже не добиваемся.
Дитрих закрыл лицо руками, опершись локтями на стол, и раздраженно произнес:
— Ты что, думаешь, меня это очень развлекает? Я ведь не какой-то идиот из СА. У нас просто нет времени осторожничать. Если ничего не получится с Григором, нам придется ставить эксперимент сразу на троих.
— Но это безумие!
— Нет, это называется по-другому: статистика. А вот твое поведение считается нарушением
