поплыл еще дальше — в сторону центра водоема…
Оставшись одна, стоя по плечи в воде, Вера стала разглядывать свое тело, большей частью скрытое водой… Сквозь блики колышущейся на солнце воды, оно казалось таким же свежим и привлекательным, каким было в далекой уже юности… В какой-то момент ей даже почудилось, что это не её тело, а… И тут вдруг подтвердились худшие опасения…
Из неведомо-невидимых донных норок-щёлок разом выскользнуло штук семь-восемь змей — тонких, длинных, черных, резвых… Они споро курсировали вокруг неё, проплывая между ног, делая резкие и непредсказуемые повороты, и каждое их прикосновение к коже доставляло такое же чувство дискомфорта, какое всегда на ее уши производил скрип пенопласта…
Вера вскрикнула и бросилась к берегу, на мелководье. Змеи содружно последовали за ней, но теперь они не просто неприятно задевали кожу, а жалили её за икры, бедра, ягодицы… Когда вода стала доходить ей только до лобка, женщина принялась ногами давить гнусных созданий, и те очень скоро попрятались по норам, не получив, однако, ни одной травмы, ни единого повреждения …
Иван же как ни в чём не бывало продолжал резвиться на глубине метрах в тридцати от неё…
— Ваня, тут змеи! — закричала встревоженная супруга.
— Где? Какие змеи? Ты что? Плыви сюда! — поспешил успокоить её муж.
— Нет, я выхожу, прости! — твердо заявила Вера и двинулась в сторону спасительной суши.
Но не успела она сделать и двух шагов, как сзади ее талию охватило нечто длинное, упругое и в то же время — пушистое, приятно ласкающее кожу… Обхватило и потащило на глубину… Но через несколько метров отпустило, и только тут, обернувшись, Вера увидела перед собой крупного, белоснежного, длинношеего лебедя. Глядя прямо ей в лицо, птица раскинула крылья, несколько отклонилась назад, приподнялась над водой, выгнула шею и грозно зашипела. Казалось, своим телом она закрывает ей, Вере, путь к Ивану — тот оказался как раз позади агрессивно настроенной твари.
— Ваня, Ваня! — закричала со всей силы перепуганная женщина.
Но ответа не услышала! Напротив, её крик только разозлил белоснежное грациозное водоплавающее создание, и то, продолжая шипеть и махать крыльями, стало медленно приближаться, готовясь к атаке…
Вера проснулась в холодном поту… В ту ночь она, как это случалось нередко, ночевала в квартире одна: муж отправился в очередную командировку, а сын продолжал учиться в Москве. Одиночество только усиливало её страх. Сначала Вера выпила десятка три капель корвалола, а затем, вернувшись в постель, при свете ночника стала лихорадочно листать страницы толстой книги — это был новейший сонник…
«Змея ядовитая — соперница либо недоброжелательница, — читала она про себя, — много змей — невзгоды и болезни… Лебедь — счастье в супружестве и дети. Одиноко плывущий — разлука… Горы — защита и польза, полученные без больших усилий. Но горы, поросшие лесом — неверность… Озеро — вода, заключенная в берега. Знак сей может быть добрым либо злым… Если вода грязная — обман, несчастье, чистая — радость, любовь. Говорят также, что озеро, увиденное во сне — отражение совести сновидящего…»
В эту ночь Вера так и не заснула. А наутро, едва часы пробили начало девятого, отправилась в парикмахерскую, ставшую с недавних пор носить гордое имя: «Салон красоты «Аэлита»…
Глава 23. Религия свободы и любви
Часы показывали без четверти семь, когда Сергей достал из кармана рубашки листочек с заветными шестью цифрами, под которыми округлыми, ровными, почти что детскими буковками, было выведено: «Если что — звони. Не хочу, чтоб ты грустил!» Он знал, что у Светы был сегодня непростой день, что она могла устать, что ей надо готовиться к экзамену, но стоило ему воспроизвести в сознании ее облик, как всякие сомнения и страхи улетучивались, уступая место зыбкой надежде: «А вдруг? А если?… Да, это невозможно представить, чтобы такая красавица, да к тому же чужая жена… Но разве его духовный наставник — философ Лев Шестов — не учит, что, имея веру, можно получить даже самое несбыточное? И не только Шестов, но и Киркегард, и Достоевский, и сам Иисус Христос… Так что рискнуть — стоит… Попытка — не пытка…»
Нет, она не собиралась спать, хотя действительно устала — только полчаса назад вернулась из колледжа. — Как консультация? — Да, все нормально, послезавтра сессия закончится, ведь по остальным предметам — автоматы, так что можно вздохнуть легко и спокойно. — Настроение? — Так себе, что-то средненькое, ни рыба, ни мясо. — Грустишь? — Да, есть немного. Но в целом не особенно. — Может, погуляем? — Прости, устала. Не хочется таскаться по улицам. А тебе тоскливо, да? — Да, Светочка, да, очень. — И не хватает женского тепла? — А разве его может хватать??? — Хочешь, я приду? — Когда, прямо сейчас??? — Да, прямо сейчас, только ты меня встреть у подъезда. — Адрес помнишь? — Конечно, Сережа, я не склеротик (кажется, она улыбнулась). Через пятнадцать минут буду — только приоденусь, так что встречай. — Ты с ума сошла? — Может быть. — Но я рад, очень. — Я тоже. — Ладно, жду с нетерпением. — Я скоро.
Пожалуй, ни для кого на земле в этот час время не тянулось так медленно, так по-черепашьи нескоро, как для Сергея, ожидающего возле подъезда свою вечернюю гостью. Быть может, если бы он мог закурить, то ожидание не было бы таким жестоко-мучительным, но… Света, не переносившая никотина, не заслуживала того, чтобы одаривать ее смоляным ароматом даже самых дорогих сигарет… Он в очередной раз взглянул на часы и не поверил своим глазам: секундная стрелка стояла на месте… Стал трясти часы, пытаясь привести их в чувство, снова взглянул на циферблат: стрелка снова стояла, но уже на пять делений впереди… Боже, что же это такое!? Он решил вовсе не глядеть на часы, а просто двадцать раз пройти до соседнего подъезда и обратно… Прошел, а Светы все нет… Что же, надо еще двадцать раз… А лучше сорок или даже пятьдесят…
— Сережа, извини, я никак не могла дверь закрыть — замок заедает, — раздалось из-за спины Кострова мягкое шуршание знакомого голоса. — Ну, что, пошли к тебе? А то я уже замерзаю…
Вечер действительно был холодный. После прихода холодного фронта от воскресной жары не осталось и следа, а Света была одета все так же — в юбку и майку, а на ногах — все те же тапочки… И Сергей окончательно понял, что ей, похоже, действительно больше нечего одеть, что, скорей всего, это скромное одеяние у нее если и не единственное, то самое приличное… Но, взглянув в сапфиры Светиных глаз, он моментально забыл про ее бедность… Всё его существо задрожало, язык онемел, уши заполонил звон, мысли заплясали как козлоногие на шабаше — еще бы, ведь перед ним стояло божество, божество, снизошедшее до него, спустившееся с горных вершин, да и сам он чувствовал себя богоравным, но не в смысле силы, а в смысле счастья, ибо то, что он переживал сейчас, не могло сравниться по возвышенности и остроте наслаждения ни с чем, что было прежде. Даже с тем, что было с грозящей смертоносной опасностью Ариадной несколько дней назад — так казалось теперь, возможно, потому, что прошлое всегда прошлое, и нет в нем живой горячей крови настоящего.
И теперь, собрав остатки самообладания, Сергей только смог тихонько кивнуть головой, выражая согласие, и шатающейся походкой двинуться вперед, показывая путь, увлекая девушку за собой…
Когда же он в течение целой минуты не мог вставить ключ в скважину замка, Света все поняла, поняла,
— Я тебе должна кое-что показать, Сережа. Но ты мне должен пообещать, что не будешь вмешиваться, не будешь удивляться и спрашивать. Обещаешь?
— Да, конечно… — только и нашелся, что сказать, Костров.
— Мне нужна твоя помощь — ты мне должен рассказать о своих ощущениях — для меня это очень
