сердишься? В чем я виновата? — резко порвала тишину укоризненным голосом девушка.
— Ты не виновата, Света! Что ты! — попытался успокоить собеседницу Сергей. — Просто я… я чувствую, что ты… Ну, в общем, так хороша, слишком хороша для меня, и мне с тобой неуютно… Я чувствую себя таким жалким рядом с тобой… Прости…
— Понятно, — процедила Света, — обострившийся комплекс неполноценности, да еще в запущенной стадии. Ты — глупый! А еще философ! А знаешь, что я тебе скажу? — и после трехсекундной паузы добавила: — Я хочу тебя снова!
— Прямо сейчас? — с легкой доброжелательной злобой спросил Сергей.
— Нет, не сейчас. Сейчас мне надо собираться — к девяти должна быть в госпитале…
— Значит, завтра?
— И не завтра! Завтра у меня экзамен по философии, — спокойно пояснила девушка.
— Так когда же? — все больше раздражаясь, продолжал вопрошать Сергей.
— Ну, скажем, через неделю… Хочешь?
— Почему через неделю?
— Потому что через месяц — это долго, это уже не регулярный секс вдвоем.
— А муж?
— А твоя любовь ко мне? Что, уже умерла, сдохла за одну ночь? — похоже, девушка заразилась от своего визави той же раздражительностью.
— Но зачем я тебе, Света? — грустно защищался Костров. — Ты такая суперская, все при тебе — и ум, и красота! Ты можешь приручить любого мужчину!
— Вот я и приручаю — разве не видно? А ты говоришь, что я слишком хороша для тебя. А ты не подумал, что так же думают и все другие, думают и проходят мимо?
— А муж? — вновь повторил Сергей.
— Муж!? — все больше гневалась Светлана. — У меня прекрасный муж! Он там родину защищает, а я здесь трахаюсь с тобой. И что? Теперь меня за это надо презирать? Да? А вчера, что ты говорил вчера, забыл? Про любовь, про измену, забыл?
— Света! Светочка! — не зная, что сказать, умолял Сергей.
— Ну, что, Светочка! Шлюха, да? Блядь, да? Красивая блядь? Возвышенная шлюха? Ты это хотел сказать? Это? — девушка входила в раж, а на глазах блестели новорожденные слезы, от которых весь ее облик становился еще очаровательнее.
— Нет, нет, нет! — почти уже кричал Сергей. — Не говори так! Ты хорошая, ты — лучше всех! Это все я, только я, понимаешь, у меня с душой что-то не так! Прости, пожалуйста, прости!
— Ясно! Мне все ясно! Я — ухожу! Навсегда! И не вздумай меня удерживать! — вытирая слезу, потребовала девушка, потребовала так ясно и уверенно, что Сергей так и остался сидеть в замешательстве — только хлопнувшая дверь вернула его к реальности, но не надолго, а потом снова ледяной поток опустошенности заполонил хмурую душу…
И вновь он стоял на балконе, куря «Кэмел» и ощущая в горле приятное жгучее тепло от только что опрокинутой рюмки коньяка — уже пятой за сегодня. Перед ним расстилался большой город, населенный сотнями тысяч самых разных и неведомых людей, а за городом — огромный мир с миллиардами жителей разного окраса кожи и разреза глаз, а над всем этим — безбрежное голубое небо как напоминание о бесконечной свободе… Но той свободе он был уже не рад. Вспомнился Достоевский: «Нет для человека большего наслаждения, чем променять свою свободу на сытое спокойное рабское существование». Нет, нет, это не про него! Пусть тяжела свобода, но без нее ему никак нельзя, иначе тогда зачем все? Но куда направить обоюдоострый меч свободы, как с ним обращаться так, чтобы не поранить ни себя, ни другого? Вопросы, вопросы, а ответы, ау, где они, где?
«Что же я наделал, что же я наделал? Как я мог так бездарно потерять ее, подарившую мне «просто так» целую ночь любви? Как, как это могло случиться? Что же я не так сделал, не так сказал? Где, когда был неискренен — вчера ночью или сегодня утром? Что с моими чувствами, почему я не нахожу любви, которая была, казалось, уже в самой сердцевине моего сердца? Почему, зачем я сделал больно ей, сделал больно себе, ведь все могло быть иначе, совершенно иначе?»
Он снова вернулся в квартиру, стал бесцельно бродить по комнатам обширных апартаментов, наконец, лег на диван и заплакал, горько и нервно, потом заревел, судорожно и надрывно, спустя полчаса рев обратился во всхлипывающий тихий вой, наконец, еще через час Сергей умолк и успокоился. Душа снова обратилась в пустыню, но разум, наконец, понял, в чем беда — кто-то, могущественный и сильный, украл его чувства, вырвал из сердца и без того зыбкое и слабое пламя. Но кто этот вор, где его искать и как вернуть душе — чувства, миру — краски, любви — крылья, судьбе — надежду?
Найдя причину своей внезапной атараксии, больше похожей на апатию, Сергей несколько успокоился и решил для окончательного обретения равновесия прогуляться. Тем более, что совсем рядом была речка Смородинка с прилегающей тенистой рощей, а он этой весной так ни разу и не постоял на ее невысоком бережку…
Общение с природой — неважно, живая она или косная, — всегда вносит в душу ощущение причастности к гармонии бытия, пусть и далеко не все это осознают. Приближаясь к безбрежному лону матушки-природы, мы возвращаемся к истокам бытия, входим в мир размеренности и покоя так не похожий на нашу суетливую городскую жизнь. Вода, воздух, травы, деревья, букашки и звери — все пронизано божественной душой, одухотворено Высшим разумом, сотворившим Вселенную. Это ведали и греческие натурфилософы, утверждавшие, что «все полно божеств», и великий пантеист Джордано Бруно, и наш Циолковский, наделявший каждый атом чувствительностью…
Сергей сидел на пустынном, поросшем травкой берегу Смородинки и с неподдельным интересом наблюдал за хаотическим танцем жуков-водомерок, пытаясь уловить в нем хотя бы зачатки порядка. Потом его взор переключился на малюсенькую заводь, образованную полусгнившим бревном, в тени которого, словно микроскопические подводные лодки, бороздили водную глубь черно-угольные плавунцы. А под ними шевелилось тело огромного — по сравнению с ними — розово-серого червяка, который пытался куда-то выбраться, но так и барахтался в склизком рыжеватом дне. Как тут не вспомнить Фалеса с его девизом: «Все из воды»…
— Здравствуйте, сосед! — приветливо отозвался сбоку низкий мужской голос. Сергей так увлекся своими наблюдениями, что не ощутил, как рядом подсел мужчина средних лет, выглядевший немного моложе его покойного родителя.
— Здравствуйте! — вежливо откликнулся Костров, ничуть не жалея, что придется закончить свои созерцательные опыты, уже начавшие утомлять.
— Меня зовут Александр Васильевич — легко запомнить, поскольку так звали Суворова — нашего великого полководца, но вы можете называть меня просто Сашей — думаю, так будет правильнее и мне приятнее, все же «ты» — гораздо теплее, чем «вы». Согласны?
— Пожалуй… — кивнул Сергей, пытаясь понять, что же хочет от него незнакомец.
— Я живу в вашем же подъезде, только на втором этаже, поэтому мы с вами не могли ездить в лифте, но, надеюсь, визуально вы меня помните?
— Если честно, то с трудом, — извинился Костров.
— Жаль… Хотя не удивительно — ведь я нечасто бываю дома, все больше по командировкам. А вы — Сергей, сын генерала Кострова, верно?
— Так и есть, — ничуть не удивился Сергей, ведь недавняя гибель отца прогремела на весь город, и наверняка многие видели его лицо по местному телевидению — на похоронах было полно телевизионщиков.
— Вот и познакомились. Осталось только закрепить наше приятельство рукопожатием. Саша… — и мужчина протянул Сергею крепкую, но ухоженную руку.
— Сергей, — радостно ответствовал Костров, протягивая навстречу свою тонкую, длиннопалую «философскую» кисть.
— Знаешь, Сергей, я не хочу показаться навязчивым, но, прекрасно помня свою юность и зная, как в вашем возрасте нужна дружеская поддержка, предлагаю посидеть у меня, поболтать о жизни, выпить коньячку.
