пошла бороздить океаны какая-нибудь «Эстерлита», «Палома» или «Балтика»…
Флот военный предпочитает сухие, ничего не говорящие воображению номера. Если авианосцу или крейсеру еще имя дают, скромному эскадренному тральщику о такой чести нечего и мечтать. Будет он весь свой корабельный век полоть море под номером, скажем, Т-612 на борту.
Волей судьбы и начальства второе отделение попало именно на эскадренный тральщик Т-612, о котором мы выше упомянули.
Боцман Ариф Амиров показал курсантам одиннадцать коек в кормовом кубрике, и пока Антон, как предводитель этого войска, решал с командованием корабля важные вопросы быта и организации, подчиненные расхватали все удобные места. Ему осталась койка второго яруса за рундуком, в углу, под горячим паропроводом.
— Шакалы вы, — обиделся Антон. — Надо было бросить жребий.
— Вот и мы с Механикусом предлагали, — подскочил к Антону Доня Ташкевич. — А Мускат сказал, чтобы разбирали места по системе «налетай». Ну все и бросились, как неродные.
— На сегодня я вам простил. — Антон устало опустился на рундук. — А с завтрашнего дня систему «налетай» упраздняю как хулиганскую. Все удовольствия, а также тяготы и лишения военной службы делить между собой только по жребию, если не последует на то иного моего приказания.
— Опомнись, брось ломать Ваньку-взводного! — пророкотал Герман Горев сценическим басом.
— Значит, так, — проявил и Сенька Унтербергер свое красноречие.
— Значит, «так»! — положил Антон предел разговорам и раздал своим подчиненным книжечки «Боевой номер», где были кратко и ясно записаны их обязанности по тревогам, авралам, приборкам и заведованиям.
Выход в море на боевое траление в квадрат номер шестьдесят четыре, который, как Антон выяснил у штурмана, находится между островами Колгуев и Новой Землей, был назначен на понедельник. В воскресенье командир корабля капитан-лейтенант Шермушенко разрешил уволить курсантов на берег с утра и до двадцати четырех часов. Антон выстроил своих моряков на палубе между второй башней и тральной лебедкой, мельком просмотрел порядок формы одежды и доложил дежурному по кораблю, что отделение построено и готово к осмотру и увольнению на берег.
— Проваливайте, — махнул вбок рукой занятый какой-то документацией дежурный.
Антон приятно удивился флотской вольности, вернулся к своим и свел их на берег.
Над базой сияло обманчивое полярное солнце, высветляя угловатые скалы, на которые у бога не хватило даже лишайника.
От деревянного причала отвалил катер и побежал дребезжа мотором, к высившемуся напротив острову. Антон пригляделся и увидел на корме катера краснознаменный флаг.
— Арктика — страна чудес! — произнес он в изумлении, — и за что такая пигалица могла получить орден Красного Знамени?!
— История очень даже незабвенная, — отозвался, глядя вслед катеру, досужий старичок в фуражке с позеленевшей эмблемой. — Как сейчас, помню этот случай. Сорок третий год, осень. Вышел интересующий вас РБ из Оленьей губы на Екатерининский. Команда — старшина и два матроса да моторист в своем люке. Груз был не то спирт, не то новые валенки для береговой охраны. Старшина за рулем. Глядит вперед, от снега щурится. Выбрались на середку пролива, и тут прямо под носом из моря рубка выплывает. Старшина ахнул, кинулся на корму в панике да и споткнулся о глубинную бомбу — она как единственное оружие стояла у борта для придания судну военного облика. Покатилась бомба, сыграла за борт. Взрыв, конечное дело. И затем от подводной лодки остались разноцветное пятно и две офицерские фуражки на поверхности. А РБ ничего. В сторону отшвырнуло.
— Неужели так-таки случайно и получилось? — не поверил Антон.
Старичок ласково смотрел вслед катеру.
— Это я, молодой товарищ, повторяю, что Кузьма Петрович за столом рассказывал. А в море все совсем по-другому происходило.
Ведь бомбу если просто так спихнешь, она пойдет ко дну камень-камнем. К взрыву-то ее подготовить надо. Вот так-то, молодой товарищ. А что за столом болтаем, так это мы можем себе позволить…
Набежала на солнце тучка, сразу стемнело, похолодало, дунул с моря пронзительный, совсем осенний ветер. Мощный человеческий рев доносился со стадиона, где сражались в футбол команды подводников и береговой базы. Шелестела по
ветру афиша, зазывающая моряков в Дом офицера на представление, даваемое гастрольным коллективом Ленконцерта.
— Развлечемся перед походом? — предложил Антон.
— Билеты нынче дороги, — усомнился Герман Горев — Не укупишь.
— Как-нибудь укупим, — сказал Антон. От гонорара еще немножко осталось.
До обеда они смотрели футбол, а пообедав, пошли на сопку и там набрели на озеро. Голубое зеркальце пресной воды лежало внизу, зажатое крепкими скалами, а около него произрастал мох и какие-то кривые кустики, о которых Костя Будилов сказал, что это полярная ива. Других знатоков ботаники не нашлось, и ему поверили.
— Кто как, а я обожаю летние купания, — сказал Валька Мускатов и обнажил до трусов мускулистое тело.
Температура воздуха была градусов десять, не теплее.
— Я все понял, — догадался Энрико Ассер. — Тебе неохота идти в поход, а охота лечь в госпиталь.
— Карандаш, — скосился на него Валька и нырнул с камня.
Он всплыл на середине озера, фыркая и колотя себя ладонями по широченной груди.
— Как там на акватории? — поинтересовались зрители.
— Анапа! — прохрипел Валька и поплыл к берегу стилем «брасс».
Ни у кого не нашлось охоты ему подражать. Антон знал что может искупаться, вспомнил, как лазил зимой в море, да и ежеутренние обливания закалили кожу, но и это не заставило его раздеться. Полюбовавшись природой, вернулись обратно в базу. В кассе Дома офицера Антон купил билеты на всю компанию.
До начала концерта осталось два часа. Антон отбился от общества. Поплутав между домами, он отыскал почтовое отделение и среди сутолоки и людского гомона написал письмо
«Говорят, что время — великий целитель, но со мной этот лекарь ничего не может поделать. Глаза не смотрят на могучую технику и первобытно-прекрасную природу. Они смотрят в глубину души, а там один лишь образ и одно имя. Нина, завтра моя ладья уходит в море искать мины. Сколько лет прошло после войны, а их все ищут и находят а бывает, и подрываются на них. Проплаваем мы с месяц. Невозможно смириться с мыслью, что ты разлюбила меня, ведь я сейчас много лучше, чем был тогда… Так и буду надеяться — хоть до гробовой доски…»
Небо опять очистилось от туч, и полярное солнце двинулось в неположенном направлении — с запада на север. Перед Домом офицера шумно волновалась толпа растяп, которые не удосужились купить билеты заранее. Антон пробился сквозь плотные ряды, предъявил билет усиленному комендантским патрулем контролю и пошел в зал на свое место между Термином и Сенькой.
Замечено, что чем дальше от столицы, тем с большим опозданием начинаются концерты гастролеров. Только через двадцать минут зашевелился занавес и конферансье, небрежно извинившись, приступил к делу. Потом на сцене появился Веньямин Тыквин. Антон испытал приятное удивление. Пианист играл длинную и скучную пьесу, зал кашлял, жужжал, скрипел Сиденьями. Антон вспоминал тот вечер в консерватории, когда пес в его жизни пребывало в незыблемой целости. Он подумал, что раз Тыквин здесь, значит не без Ральфа, и вполне возможно, что Сарагосский исполнит «Ярмарку» или даже «Голливудскую трагедию», которую он в мае репетировал уже с режиссером. Антон ждал долго, и лишь в конце второго отделения конферансье объявил:
— Выступает автор и исполнитель музыкальных фельетонов Ральф Сарагосский!
«Он еще и автор», — подумал Антон. Ну, раз автор, значит. Ярмарки» не будет… Но конферансье провозгласил совершенно противоположное, и даже более того:
— Музыкальный фельетон «Ярмарка чудес», текст Ральфа Сарагосского, музыкальное оформление
