Веньямина Тыквина!
Сутулый гномик Веньямин ударил по клавишам, а Сенька с Германом разом поворотились к Антону. Он глядел на Ральфа, как потерпевший обыватель глядит на субъекта, гуляющего по бульвару в украденном у него нынче пиджаке.
Ральф Сарагосский беспечно и с удовольствием исполнял номер а по залу расползался подозрительный гул. Курсантов было много, а они-то уж знали, что «Ярмарку» сочинил не Ральф Сарагосский.
Сенька Унтербергер предложил от широты фантазии:
— Хочешь, я свистну?
— Не смей, — остановил Антон, и Сенька отвел пальцы от Красивых губ.
Костя Будилов, пригнувшись к Антону, предложил:
— Пусть исполняет, а когда кончит, вызовем автора. И ты топай на сцену. Будет бандиту суд Линча!
Но кончить Ральфу не дали. Гул крепчал, начался топот ног, послышался сперва робкий, потом уверенный свист.
Веньямин Тыквин отдернул пальцы от клавиатуры, Ральф умолк, сообразив, что дело его дрянь.
— Автора! — заорали десять крепких глоток из пятого ряда.
— Автора! — понеслись выкрики из разных концов зала. Валька Мускатов мощной рукой оторвал Антона от стула. Герка и Сенька подхватили его под руки, потащили по чужим ногам к проходу.
Ральф углядел Антона и метнулся к кулисе. Энрико Ассер догнал артиста и схватил за руки. Шум в зале стоял как на поле битвы. Герман кричал со сцены, простирая руки:
— Прошу тишины, публика! Публика, ну тише же! Относительная тишина наконец наступила.
Герка начал говорить, как всегда, витиевато:
— Наверное, когда будущий артист эстрады Ральф Сарагосский в нежном возрасте впервые спер с буфета яблоко, мама оттрепала его за уши и познакомила ребенка с доктриной, изложенной в уголовных кодексах всех просвещенных народов: воровать нехорошо. Но, как видите, урок не пошел на пользу. Что воровал Ральф Сарагосский в период возмужания — это покрыто завесой тайны. Но, достигнув зрелого возраста, Ральф стал воровать фельетоны!
Восхищенный рев юных ценителей казарменного юмора пронесся оглушительным шквалом. Переждав его, Герман вопросил:
— Ральф Сарагосский, повторите, кто автор музыкального фельетона «Ярмарка чудес»?
— Прекратите хулиганство, — прохрипел едва шевелящийся в медных объятиях Ассера Ральф. — Не понимаю, где же милиция?
Хрупкий и, по-видимому, совестливый Веньямин Тыквин показался из-за кулисы.
— Не надо, Яша. Я тебе всегда говорил, что не надо.
— Давайте решим, кто же автор! — настаивал Герман.
— Автора! — требовали из зала.
— Ну вот он, автор, — указал Тыквин на Антона, потешавшегося в сторонке. — И пожалуйста, отпустите Яшу. Ведь если дойдет до Ленинграда, нас обоих выгонят с работы.
— Энрико, дай Яше свободу, — сказал Антон.
Ассер расслабил объятие, и Ральф Сарагосский, он же Яша, ушел за кулисы, поддерживаемый Тыквиным.
Антон перестал потешаться, он жалел артиста, провожая глазами его поникшие плечи.
— Энтони, дадим? — вожделенно пульсируя глазными яблоками, задергал его за рукав Сенька Унтербергер.
— Дадим, — подмигнул правым, не видимым публике глазом Герман.
— «Ярмарку»! — орали восемь глоток из пятого ряда.
— «Ярмарку»! — шумел зал.
Герман поднял руки, и шум поэтапно утих.
— Музыкальный фельетон Антона Охотина «Ярмарка чудес»! Исполняет эстрадный коллектив в составе Симона Унтербергера…
— И Германа Горева! — крикнул Сенька.
— У рояля автор, старшина второй статьи Антон Охотин! — завершил объявление Герман.
И исполнили они ее с небывалым блеском.
Когда возвращались на корабль, солнечный шар, тусклый и холодный, висел в неположенном месте, на самом севере. Боцман эскадренного тральщика Т-612 Ариф Амиров молча и значительно шествовал в трех шагах позади Антона. Так он и проследовал за ним до самого кубрика.
В кубрике главный старшина Амиров молча свернул матрас на самой удобной нижней койке, занятой в давешней схватке Калькой Мускатовым, переложил матрас этот на рундук, потом собрал Антонову постель и перенес на освободившееся место.
— Уважение надо иметь! — веско произнес главный старшина Амиров и удалился походкой, исполненной достоинства.
Валька Мускатов, посвистывая, потащил свой матрас под жаркий паропровод.
Стрелка часов показывала второй час понедельника. Антон млел своим подчиненным спать и сам улегся на новом, очень удобном месте. Сперва он думал о непорядочном Яше, но думал о нем недолго, потому что дремотные грезы перенесли сто в полутемную комнату со слабой лампой, прикрытой розовым прозрачным платком… В полусне казалось, что ничего не было, что все по-прежнему чисто и прекрасно, что его там ждут.
Когда не знающее суеверного страха высокое начальство назначает выход в море на понедельник, командир корабля, сказав «есть», начинает думать о том, как бы ему в понедельник все-таки не выйти. В большом корабельном хозяйстве не слишком трудно найти упущение, неполадку, недогляд, которые, будучи обнаруженными внезапно, исключают возможность немедленного выхода. И лучше получить от начальства фитиль за то, что не принял вовремя троса, фонари для спасательных кругов или веретенное масло, чем выходить в понедельник, сердя морского бога. А что корабли, выходящие в море по понедельникам, садятся на камни, претерпевают ужасные ураганы, затираются льдами, сталкиваются с рыболовными траулерами — это на флоте знают все и за примерами в вахтенный журнал не полезут. То, что происходит с кораблями, выходящими в море по вторникам, воскресеньям или четвергам, как-то не запоминается. Не запоминаются и благополучные походы, начавшиеся в понедельник. Зато все аварийные случаи накрепко запечатлеваются в памяти.
Командир Т-612 капитан-лейтенант Шермушенко, офицер культурный и самостоятельный, в предрассудки не верил. Ровно в восемнадцать часов понедельника согласно приказу корабль отвалил от стенки и направился малым ходом к выходу из гавани, но тут полетели шестерни в рулевой машинке, и пришлось стать на якорь. Рулевую машинку отремонтировали к полуночи, и стала она как новенькая. В ноль часов семнадцать минут вторника снялись с якоря и пошли в море. Словом и овцы целы, и волки не клацают хищными зубами от голода, а что касается рулевой машинки, то она и в самом деле нуждалась в переборке и небольшом ремонте, а на стоянке сделать этого не успели.
Курсантов расписали по боевым постам. Они пришили к верхнему карману рабочей блузы номера и по всем тревогам и авралам резво бежали на свои боевые посты наравне с матросами. Антон назначен был на боевой пост номер один в штурманскую рубку, дублером вахтенного офицера. Он возгордился такой честью и отпустил усы. Капитан-лейтенант Шермушенко джентльменски выбритый, нахмурил взгляд на эту поросль, но ничего не сказал, ибо носить усы военнослужащему не возбраняется.
— «Буря мглою небо кроет», — ворковал вахтенный офицер лейтенант Машкин-Федоровский, озирая громоздившиеся на норде тучи. — Старшина, определите место при помощи радиопеленгатора. Вы этому обучены?
— В лабораторных условиях, — отчитался Антон — А на море еще не приходилось.
— Вот и попробуйте применить на практике те навыки, которые вы получили в лаборатории, — сказал лейтенант Машкин-Федоровский.
Антон стал пробовать и минут через двадцать, вспотев от напряжения, изобразил карандашом на
