его из сладких сновидений. Заговорил он, естественно, по-испански, причем с таким непривычным акцентом, что Пол едва разобрал, о чем идет речь.
– Кто это? Говорите. Мы ждали вашего звонка.
Пол несколько замешкался, а затем назвал имя Антонио. Судя по всему, абонент мгновенно узнал акцент и тотчас же перешел на родной для Пола язык.
– Антонио сейчас нет дома. Я его адвокат и сам уже несколько дней хочу поговорить с ним. Я был бы вам очень признателен, если бы вы сообщили мне хоть какую-нибудь информацию о том, где он сейчас может находиться. В последний раз мы с ним говорили, когда он звонил мне из Флоренции. Затем я лишь получил на свой автоответчик сообщение, что Антонио собирается разыскать одного своего друга.
Пол не на шутку разволновался: оказывается, Антонио тоже пропал. Становилось очевидным, что трое друзей действительно ввязались в очень неприятную историю. Судя по тому, что произошло с Марком, двум его приятелям следовало всерьез опасаться за свою жизнь. Кто его знает, может, мексиканца уже нет в живых и проклятый череп все-таки попал в руки охотившегося за ним человека – хитрого, умного и безжалостного.
– Большое спасибо, я обязательно перезвоню, если у меня появится какая-нибудь информация о том, где может находиться ваш клиент. Мне стало известно, что профессор Канали тоже пропал. Я сам – дядя Марка Харпера, который утонул три недели назад в Слэптонском заливе. – Пол решил не скрывать причин, побудивших его сделать этот звонок.
Ласло любезно и даже церемонно поблагодарил Пола за участие, но едва телефонная трубка была повешена на рычаг, как он позволил себе от души выругаться. В этой эмоциональной тираде смешались непристойные слова и магические заклинания – как венгерские, так и мексиканские. Хоакин, мажордом виллы в Сересас, тоже пропал, и теперь здесь жила вдова актера, выписавшая к себе из Англии целую толпу слуг и служанок.
– Сеньора, – обратился к ней Ласло, пытаясь по возможности скрыть свое беспокойство, – от вашего сына уже несколько дней нет никаких известий, а сейчас я узнал, что его друг, итальянский профессор, тоже исчез. По-моему, нам давно пора обратиться в полицию. Забудьте обо всем остальном: сейчас самое главное – найти Антонио.
Женщина не торопилась с ответом; впрочем, это Ласло не удивило – он уже давно привык к эксцентричности ее поступков и не слишком дружелюбному характеру. Мать Антонио воспринимала сына так же, как когда-то мужа, и не пыталась оказывать никакого воздействия на принимаемые ими сколько- нибудь важные решения. С ее точки зрения, оба они были людьми умными, здравомыслящими и независимыми, а потому не нуждались ни в ее советах, ни в заботе. Узнав об исчезновении Антонио, англичанка повела себя как обычно: она сочла это очередным капризом избалованного молодого человека, еще одним приключением, которым он решил привлечь внимание окружающих к своей персоне. Волноваться не стоит, а уж тем более привлекать общественное внимание, обращаясь в полицию. «Он вернется, он всегда возвращается. И Хоакин тоже объявится. Он столько лет прожил с нами, что стал одним из нас, так что нечего беспокоиться. А сейчас, с твоего позволения…» Вдова закашлялась и была вынуждена прервать начатую фразу; впрочем, когда приступ кашля прошел, она так и не закончила предложение.
Ласло не стал настаивать. По крайней мере теперь ему стало понятно, что рассчитывать он может лишь на свои силы, в частности на силу воли, которая понадобится ему в ближайшие часы. Начиная с этого момента все его действия должны быть направлены лишь на то, чтобы спасти ту часть наследства, которая была обещана ему в качестве гонорара за ведение дела. Ласло позвонил в аэропорт и заказал себе билет на ближайший самолет в Европу. Одновременно он попросил оформить ему перелет во Флоренцию – тот самый рай, который до сего дня был ему известен лишь в связи с болезнью Стендаля.
Пол вернулся домой после долгой прогулки, которую позволил себе, чтобы хорошенько подумать над ситуацией и оценить то состояние полной растерянности, в котором он оказался в результате своих поисков. Поговорив с Ласло, он подумал, что, наверное, было бы правильно и ему поехать во Флоренцию. В конце концов, сидя в Лондоне, он ничего не сможет сделать, а кроме того, ему хотелось посмотреть в глаза человеку, который своими письмами запугивал его племянника. Впрочем, первым делом следовало дочитать еще не прочитанные письма. Если их автор был человеком последовательным, то скорее всего именно в двух последних и должна быть раскрыта тайна ожившей марионетки.
В глубине души Пол считал все это выдумкой, родившейся в воспаленном воображении человека, решившего поиграть в писателя, ничего при этом не написав. Капризный, избалованный и склонный к фантазиям сын миллионера, скорее всего, долго копил в себе энергию, которую потом выплеснул в нескольких письмах, как кальмар выбрасывает из своего тела чернильное облако. Вот только чернила оказались ядовитыми для рассудка ближайшего друга Антонио. Знакомство с миром кино помогло Антонио придумать и свой собственный мир, где даже покойники могли оживать и играть уготованные им роли, возвращаясь на время с того света. Впрочем, такое толкование последних событий было далеко не исчерпывающим: по крайней мере таким образом никак нельзя было объяснить все, что происходило с самим Полом, в особенности то странное видение, которое посетило его в ходе разговора с Адой Маргарет Слиммернау. Нет, скорее всего в эту игру вовлечены и другие люди, решил он, а раз речь идет об игре, то, значит, в ней должны быть выигравшие и проигравшие – иначе она теряет всякий смысл.
Он поднялся по ступенькам, отделявшим сад от просторного вестибюля его дома. Дождь шел по- прежнему. Пол обернулся и посмотрел на освещенные окна в соседних домах. Отсюда, с высоты крыльца, он видел скаты крыш и открытые окна на верхних этажах – не только освещенные изнутри, но и словно согретые особым человеческим теплом. Раньше такие мысли никогда его не посещали, но теперь, познав леденящее одиночество пустого дома, он словно прозрел, научившись ценить тепло домашнего очага и атмосферу обитаемого жилища. Кроме того, он понял, насколько его собственный дом отличается от этих домов, согретых теплом семейного уюта, домов, где люди смеются и плачут, где нет неизбывного одиночества и где не звучат надрывные крики восставших против воли неба покойников. В квартире Пола жил даже не он, а его сосредоточенное на самом себе «эго», враждебное ко всему окружающему миру. В таком доме легко запутаться и перестать понимать, жив ты или уже нет. Лишь в общении с другими людьми можно удостовериться, что ты еще существуешь на этом свете. Уходить же в мир иной Пол считал для себя преждевременным. Ему еще предстояло встретиться с прекрасной «садовницей», попытаться подчинить себе ее волю, пусть ненадолго, на какие-то несколько часов, которые никогда не будут отмечены ни в одном календаре. Кроме того, ему нужно было возложить на могилу племянника новую плиту с подробным описанием его смерти, ее причин, с анализом всего происходившего до и после этого страшного дня. Сделать это Пол собирался вне зависимости от того, будет ему помогать вдова Марка или же встанет у него на пути, как давшая обет молчания храмовая проститутка, жрица какого-то древнего мрачного культа.
Поев, он налил себе итальянского вина, которое хранил на кухне для особых случаев. Сейчас ему было нужно как-то взбодриться, чтобы продолжить читать письма, которые, скорее всего, принесут новые сюрпризы и поводы для беспокойства. Четвертый конверт он вскрыл через силу. Внутри был лист бумаги, исписанный тем же самым почерком, с тем же наклоном заглавных букв. О скрытом неврозе, которым страдал автор письма, свидетельствовали жирные точки, от которых на соседние буквы разлетались крохотные, едва заметные брызги чернил.
Пол заметил, что после столь эмоционального начала почерк письма резко изменился: буквы стали гораздо мельче и через несколько строк дошли до размера булавочной головки. Читать становилось все труднее. Энтомолог почувствовал, что очки уже не позволяют ему справиться с задачей, и решил воспользоваться другим привычным инструментом – лупой, при помощи которой он обычно рассматривал насекомых. Он медленно встал из-за стола, ссутулившись и втянув голову в плечи, словно ожидая, что в любую минуту в него может угодить камень, брошенный чьей-то меткой рукой; подошел к ящику, где
