Сарыгину – досадно, что мы даже имени ее не знаем, – некую Сарыгину, по отчеству – Александровна, родившуюся в декабре 1982 года и проживающую в районе «Планерной»… Что ж, это уже кое-что! С этим уже можно идти в Мосгорсправку.
– Надеюсь только, что на «Планерной» нет целого курятника девушек по фамилии Сарыгина, – вставила Арина. – Иначе ты потратишь на ее поиски черт знает сколько времени.
– Арька, прошу тебя, не выражайся! Ну что это такое – «черт знает», а?
Она хмыкнула. И подумала: «Не выражайся!» Мой безнадежно отсталый отец явно нуждается в том, чтобы я подарила ему несколько современных книг на эту тему».
Отец открыл рот, чтобы сказать еще что-то, но тут зазвонил телефон.
Валька!
– Арька! Арька! Ты где, ты дома? – жарко прошептал он в трубку. – Слушай, мы можем встретиться? Я кое-что узнал. Тут такое! Давай скорее, Арька!
– Я не могу, я же под домашним арестом, – уныло ответила Арька, прикрыв трубку рукой и оглянулась. – А знаешь что? Ты давай сам ко мне приходи. – Она назвала адрес. – Стой прямо у подъезда! Как, найдешь?
– Найду! Я скоро! Я от метро звоню! – И, не попрощавшись, что было совсем на него не похоже, Валька бросил трубку.
Арина положила мобильник обратно в сумку, вернулась на свое место и с достоинством оглядела папку и его рыжеволосую пассию.
Ха! Уж неизвестно, что там сейчас принесет на хвосте Валька, но одно ясно совершенно точно: в ближайшие полчаса не они, а Арька станет рулить событиями!
– Кто звонил? – подозрительно спросил отец.
– Так, – пожала она плечами, стараясь, чтобы это смотрелось не слишком фальшиво. – Светка Матюшина, одногруппница. Насчет конспектов это… Конспекты по латыни, она брала…
– Ты смотри у меня, Арька!
Еще раз пожав плечами («О чем ты говоришь, я не понимаю?»), Арина придала лицу послушно-девичье выражение и стала собирать со столика пустые чашки и тарелки. И параллельно думала (хотя «думала» – это сильно сказано, мысли метались, как в лихорадке): как быть? Позвать Вальку сюда, к ним? Не годится! Отец сразу поймет, что дочь все-таки ведет свое самостоятельное расследование, за что ей может не поздоровиться. Нет уж! Пусть он узнает об этом потом, когда Арина будет выглядеть триумфатором.
«Может, хоть тогда он перестанет считать меня за ребенка?»
Собрав чашки на поднос, она отнесла их в кухню, загремела там посудой, снова вернулась в комнату, собрала со стола все, что они не доели, снова отнесла в кухню и опять вернулась – словом, развила бурную деятельность.
Отец и Ада о чем-то неторопливо переговаривались, сидя на диване, причем, как Арина успела заметить краем глаза, длинные папкины пальцы, находясь всего в нескольких сантиметрах от Адиного плеча, все время воровато подбирались к ее пламенеющим волосам.
Он еле сдерживался от желания пропустить сквозь пальцы эти золотые пряди, а может, и вдохнуть аромат всей шевелюры в целом – и наверное, поэтому не заметил, как быстро Арина засобиралась на улицу, предусмотрительно захватив в кухне помойное ведро.
Очнулся только тогда, когда она уже повернула ручку дверного замка.
– Арька! Куда?!
– Мусор вынести! – Для убедительности она погремела ведром и сбежала по ступенькам, предварительно закрыв за собой дверь на два полных оборота.
Валька стоял у подъезда, топоча копытами, как боевой конь. Даже дым из ноздрей вырывался – во как!
Она схватила Вальку за рукав и, хотя за ними никто не гнался, буквально протащила его по двору в сторону мусорных баков. Здесь, полускрытые тенью еще не осыпавшихся кустарников, они присели рядышком на какую-то здоровенную трубу теплотрассы, даже не позаботившись прикрыть ее сверху листком газеты или Валькиной курткой.
– Рассказывай!
– Слушай, слушай, я был прав, оказывается, – начал он очень взволнованно, – эта Наталья Николаевна не беременна! Она даже и не думала беременеть! То есть… Думать-то, может, она и думала, только не смогла! Вместо нее другая беременна, а сама она не беременная! Она только говорит всем, что беременная, чтобы, понимаешь…
– Ничего не понимаю. Вместо нее беременна другая? Что за чушь ты городишь!
– Погоди, я сейчас. – Он вытер пот и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы собраться с духом. – В общем, было так…
…Женскую консультацию на Профсоюзной Валька нашел довольно быстро, хотя ужасно краснел и «мекал», расспрашивая о ней прохожих. К его немалому удивлению, никто над его вопросом не хихикал в кулак и не пытался отпустить вслед какую-нибудь сальную шуточку. Всего через какой-нибудь час со времени начала своих поисков Валька толкнул стеклянную дверь небольшой кирпичной пристройки позади обычной районной поликлиники.
Было без десяти пять – «контрольное время», обозначенное Натальей Березневой. Притаившись на длинной, оббитой дерматином скамейке, на которой с бесстрастными лицами сидели четыре или пять женщин, Валька наблюдал за входной дверью. Никто не спрашивал у него, что он тут делает; наверное, принимали за молодого мужа одной из пациенток (упомянув об этом, Валька покраснел как маков цвет).
Березнева появилась даже раньше, чем он ожидал – вошла в дверь, размашистой мужской походкой прошла по коридору и, не снимая черной кожаной куртки, не спросив «кто последний?» и ни с кем не поздоровавшись, проследовала прямиком в кабинет номер семнадцать, возле которого сидело особенно много пациенток.
– Куда?! По очереди надо! – крикнули ей в спину.
Но Наталья даже не оглянулась.
Некоторое время Валька созерцал белую дверь с косым ромбиком «Каб. № 17» посередине. А потом, стараясь сделать это как можно незаметнее, вышел из консультации и через минуту зашел обратно – но уже с шумом, уверенно переступая через ноги сидящих, и точно так же уверенно потянул на себя дверь семнадцатого кабинета.
Расчет у него был очень простой. Ни разу не бывая на приеме у гинеколога, Валька тем не менее сознавал: никто не расставит гинекологическое кресло сразу у входа, и потому кабинет врача как минимум должен иметь нечто вроде «предбанника».
Так и оказалось.
– У меня там жена! – сказал Валька какой-то тетке со злобным лицом, которая попыталась было преградить ему путь. – Какая еще очередь, бабуся?! Я со своими делами к другому врачу хожу!
По счастью, а это было действительно везение, дверь в семнадцатый кабинет открывалась бесшумно. Шагнув за порог, Валька оказался ну если уж не в «предбаннике», то в некоем небольшом помещении, смежном с собственно кабинетом, где велись приемы. В нескольких метрах от него виднелась перетянутая марлей больничная ширма, за которой двигались две тени. В первом, тонком и гибком силуэте, он узнал Наталью Березневу. Второй, судя по всему, принадлежал врачихе.
Нагнувшись друг к другу, обе женщины вполголоса о чем-то беседовали.
Стараясь не скрипеть ботинками, он встал у стены, разделяющей обе комнатки, и навострил уши.
– Не знаю, Наточка, не знаю, не знаю… я звонить никого не просила – это, наверное, девочки из регистратуры что-нибудь перепутали, девочки. Спросить могу, могу спросить, но, мне кажется, не надо. Разговоры могут начаться, разговоры. А так никто ничего не подумает: пришла ты ко мне на прием, я тебе в карточку чего надо записала, и все, и все. Так что ты успокойся, Наточка, успокойся. Ничего страшного, ничего.
Этот голос, часто повторяющий одни и те же слова, принадлежал врачихе. Можно было зажмуриться и легко представить, как она выглядит: круглая полная женщина, похожая на наседку. И интонации у нее были соответствующие – мягкие, с каким-то подкурлыкиванием.
– И все же тревожно мне как-то, Марья Федотовна, – тоскливо ответила ей Наталья Николаевна. – Кто
