– Утром. Не днем, а утром. И приводит обратно после обеда.
– Но почему?
– Что же здесь странного? Матери нужно общение с сыном. Они сильно любят друг друга, это видно. А сама Дарья Петровна по вечерам работает в казино – кем-то вроде крупье. Так она объяснила.
– О ужас… Дитя без роду, без племени… Но где же она живет? У вас ведь есть адрес ее богатых родственников, которые помогают ей растить ребенка, правда? Учитывая, что сама Дарья – несовершеннолетняя?
– Конечно.
– Вы назовете мне этот адрес, не правда ли? – вкрадчиво спросила я.
– Не вижу в этом необходимости.
– Ах, милая моя… Не вынуждайте меня идти на крайние меры, подкарауливать девочку возле вашего детского сада, выслеживать… Как будто вам неизвестно, на что может пойти встревоженная мать!
Женщина подумала, склонив к плечу голову с аккуратной прической.
– Ну хорошо. Только больше я не скажу вам ничего. И к нам тоже попрошу вас больше не приходить.
– Обещаю!
Старший воспитатель развернулась на стуле и быстрыми движениями пальцев пробежалась по компьютерной клавиатуре. Агрегат еле слышно загудел, включая «мозги».
– Вот, – в последний раз щелкнула клавишами моя собеседница. – Записывайте, – и она продиктовала адрес.
Выйдя от нее, я не сразу поспешила по раздобытому мною адресу. Воспитатель ничего не сказала мне о том, что Дашка (неужели у нее такой большой сын? Ведь на вид девочке не больше шестнадцати лет!) уже приходила за своим ребенком сегодня. Значит, я могу подкараулить ее у ограды сада и выяснить – зачем ей понадобилось сбегать от меня и, самое главное, – куда?
Вообще-то при некотором напряжении ума, ответ на оба эти вопроса напрашивался сам собой – Даша ушла, чтобы забрать сына, потому что те, кто со вчерашнего дня стали ее врагами, могли похитить ребенка. Это самый верный способ заставить женщину исполнить любое желание похитителя!
Но почему она мне ничего не сказала?
Размышляя над этим, я машинально смотрела на детей, высыпавших на прогулку из боковой двери детского сада.
За железной оградкой, прямо на засыпанной листвой земле, копошилась одетая в цветные курточки и шапочки ребятня. Высокая и длинная, как жердь, воспитательница, хлопая в ладоши, призывала детей собирать желуди: «Новая игра! Новая игра!».
Это, скорее всего, и была та группа, в которой находился и двухлетний Павлик – младшая группа детского сада. Я вглядывалась в малышей, пытаясь определить, кто же из них Дашин сын. Но все карапузы, одинаково неуклюжие в своих шапочках и комбинезонах, были похожи друг на друга, как разноцветные воздушные шарики.
– Пашка! Пашка! Павлушка! – услышала я жаркий шепот.
Неподалеку от меня, вцепившись обеими руками в прутья ограды, стояла женщина в черной куртке, джинсах и с цветным шарфом на голове. Это была не Даша, но я узнала, кто это: из-под шарфа черным маслянистым блеском на миг сверкнули темные глаза – глаза Екатерины Шатовой. Оглянувшись на меня, но, кажется, не узнав или не вспомнив, она снова отвернулась к ограде и принялась настойчиво звать:
– Павлушка! Пашка! Иди сюда! Ну! Скорее!
Толстенький мальчик в зеленой курточке неуверенно оглянулся на нее, подумал, склонив к плечу круглую головку, и вперевалочку пошел на зов. Перебирая ногами от нетерпения, Катерина протянула к нему сквозь прутья ограды руку:
– Быстрее, горе мое! Быстрее шагай! Лезь, лезь! Прямо сюда постарайся протиснуться, ну?!
– Куда мы? – сказал мальчишка неожиданным басом.
– Тихо ты, горе мое! Лезь!
Шумно сопя, Павлик подошел к женщине и с грацией медвежонка попытался пролезть между чугунными прутьями. Я оглянулась на воспитателя: она, по-прежнему хлопая в ладоши, что-то громко говорила детям и не обращала никакого внимания на то, то один из вверенных ее попечению воспитанников решился на бегство.
– Стой! – громко крикнула я. – Оставь ребенка! Стой, я тебе говорю! Караул! Похищение!
Воспитательница вздрогнула и оглянулась; замерли и окружавшие ее дети. Катерина обожгла меня взглядом, на этот раз чуть задержав его на моем лице; вот теперь она меня узнала. Губы ее шевельнулись, извергнув грязное ругательство. Ухватив мальчика за руку, она рывком дернула его к себе в тщетной надежде протащить сквозь решетку. Но ребенок застрял на полпути и немедленно разразился громким ревом – от боли и страха.
– Бестолочь! О боже, ну что за наказание! Да пропади ты пропадом! – прошипела Катерина, отступая на шаг, потом еще и еще. Вот сейчас она скроется между деревьев!
– Петя! Петя! – истошно закричала воспитательница. Она смотрела на нас расширенными от ужаса глазами. Потом присела, раскинув руки, и обняла детишек, как наседка, укрывающая цыплят во время опасности.
– Петя!!!
Взрывая палую листву тяжелыми ботинками, к нам бежал охранник – это его я видела у входа. На ходу он пытался вытащить из кобуры пистолет. Нужен здесь был его пистолет! Поравнявшись с оградкой, он сделал попытку перепрыгнуть через нее, затем попытался взять ее с разбегу, потом полез, неуклюже цепляясь за прутья – в общем, от Пети было мало толку! Цветной шарф Екатерины уже мелькал между деревьями, стремительно удаляясь.
Вспомнив нормы ГТО, которые мы с Люськой сдавали в институте, я рванула напролом, едва успевая уворачиваться от веток и сучьев с остатками осенней трухи, которые то и дело норовили хлестнуть меня по лицу. Не было никакой надежды на то, что я догоню Катю – она была по крайней мере втрое ловчее и быстрее меня. Очень быстро у меня закололо в боку, началась одышка, но я старалась не сбавлять скорости. Все время я не выпускала из виду прыгающее пятно цветного шарфа, но он уже превратился почти в точку и грозил вот-вот совсем исчезнуть из виду.
Вот сейчас… еще немного… если я ее не догоню, то хотя бы увижу, в какую сторону она скроется…
И вдруг парк огласил резкий, отчаянный крик!
Едва начавшись, он тут же оборвался, словно перерезали натянутую струну. Но эхо этого ужасно крика, похожего на вопль раненого зверя, казалось, пролетело над верхушками деревьев и унеслось ввысь, в небо, туда, где со странными гортанными выкриками кружили какие-то птицы.
На миг я замерла, прижав руку к боку и стараясь унять сердце, стук которого отдавался у меня в ушах. Затем бросилась вперед. Не знаю, что или кого именно я хотела там найти – мне было понятно только, что обязательно нужно, необходимо обнаружить того, кто так закричал.
Я пробежала еще несколько метров, остановилась; повернула налево, туда, где цветной шарф Екатерины взметнулся в последний раз. Здесь засыпанная листвой тропинка резко обрывалась, начинались заросли бурьяна и сухостоя. Я споткнулась о поваленный ствол старой осины, рухнула прямо в кучу прелых листьев и гниющей древесины; а когда поднялась, с трудом удерживаясь на ногах и машинально отряхиваясь от налипшей на меня трухи – увидела Дашу…
Девушка лежала, неловко раскинув руки и вывернув шею. Из-под короткой юбки виднелась зацепка на чулке, на колене переходившая в большую дыру. Куртка на груди медленно окрашивалась в багрово- красный цвет. Не надо было даже подходить к ней, чтобы убедиться, что Даша мертва…
Не в силах больше оставаться на ногах (меня бил крупный озноб), я присела возле тела девушки, еще вчера прижимавшейся к моему плечу и с робкой благодарностью заглядывавшей мне в глаза. Да, она была мертва, это было несомненно. Ее убили ножом в грудь. Остекленевшие, ничего не выражающие глаза смотрели в сторону, куда-то мне за спину. Узнаю ли я когда-нибудь, кого или что видела эта девочка перед смертью?
Я закрыла ей глаза, а затем, сняв с шеи косынку, и лицо тоже. И тут, коснувшись этого распростертого на земле тела, я внезапно поняла, что Дашу убили не сейчас. Она была совсем холодная! Прошло,
