посуду в раковину – потом вымою, – подкрасить глаза и губы, провести щеткой по волосам, влезть в юбку и твидовый жакетик – сегодня, кажется, прохладно! И – прочь из дому, пока Павка не опомнился и не прислал к ним домой кого-нибудь из своих подчиненных приковать ее наручниками к батарее, чтобы помешать вести расследование… Когда он такой, каким был вчера, – с него станется!
Куда идти – она знала еще вчера. В Ленинку, конечно. Поискать там статью о канделябрах. Журнал «Русский антиквар» от 1872 года – эти слова она повторяла про себя все время, пока шла от метро до всем знакомого здания на Воздвиженке. Давно она здесь не была, с самого дня окончания института! И как это удачно, что сохранился читательский билет!
Интересно, что и ноги помнили этот путь – по лестнице вверх до четвертого этажа, затем налево – в зал редкой книги и по старинному паркету вдоль длиннющей вереницы столов, над которыми с утра пораньше уже склонились забубенные головушки студентов и аспирантов. Стараясь ступать как можно тише, она подошла к столу заведующей залом и, дождавшись, когда от него отойдет, нагрузившись стопкой старинных фолиантов, толстенький профессор благообразного вида, негромко сказала женщине-библиотекарю:
– Здравствуйте. Вы знаете, я бы хотела получить журнал «Русский антиквар» за 1872 год. Мне не с собой, мне здесь посмотреть… я недолго…
– Добрый день. Но мы и не выдаем на вынос такие редкие издания, – библиотекарь на минуту оторвалась от каких-то пометок, которые начала делать в блокноте сразу после того, как старичок- профессор отошел от нее. – И к тому же я не могу вот так пойти и сразу принести вам то, что вы захотели, у нас есть определенные правила, нужно сначала выписать журнал по каталогу, это в соседнем зале…
– Я знаю… но я думала… Хорошо, я сейчас схожу и найду в каталоге, – смешалась Вероника.
– Погодите. – В глазах женщины внезапно засветился живой, хотя и какой-то настороженный интерес. Она отложила ручку, отодвинула блокнот и встала со своего места, не забыв бросить по сторонам быстрый взгляд – Вероника моментально почувствовала себя заговорщицей. – Как вы сказали? Журнал «Русский антиквар»? За какой год?
Вероника повторила.
– Погодите-ка.
Женщина сделала властный жест рукой, как бы повелевая Веронике оставаться на месте и ни в коем случае не исчезать, и скрылась в глубинах стеллажей и запертых ящиков, отдаленно похожих на те, что стояли в сейфе у Натана.
Здесь тоже был настоящий музей с редкими и даже единичными экземплярами разного рода библиографических раритетов – богословскими и светскими книгами, томами на латыни, на старонемецком и старофранцузском языках, рукописными книгами… Почему же именно ее «Русский антиквар» вызывал такой пусть легкий, но переполох?!
Вероника хорошо слышала, как легкие шаги библиотекарши, совершив небольшой круг за стеллажами, остановились и негромкий голос сперва тихо, а затем быстро-быстро стал убеждать кого-то другого в чем-то таком, чего отсюда было не разобрать. В итоге женщина вернулась, ведя за собой за руку невысокого парнишку в яркой тенниске и пыльных от долгого сидения в архиве джинсах.
– Вот, это наш новый сотрудник, вернее сказать, практикант, – сказала библиотекарь, машинально отводя упавшую на лоб прядь темных волос. – У него на днях случилось происшествие… После которого в нашей библиотеке больше не стало «Русского антиквара». Я имею в виду именно тот журнал, именно за тот самый год, который вы спрашиваете.
– Какое происшествие? – прошептала Вероника.
– Он сам вам расскажет. И в ответ, я надеюсь, вы расскажете ему все, что знаете об этом журнале. Не скрою, наш отдел имеет к странной истории особенный интерес: сто лет «Русский антиквар» лежал на своем месте, никем особенно не востребованный, и вдруг за ним открыли настоящую охоту. К сожалению, у самой меня много работы, и времени вам я уделить не могу. А вы присядьте рядом вон, за свободный столик, и побеседуйте. Женя, – обратилась она к юноше, – а потом, если девушка расскажет что-нибудь интересное, попрошу ко мне. После смены сходим к директору. Илья Андреевич особенно заинтересовался этой историей.
Она снова присела за свой столик, чрезвычайно интеллигентно подобрав юбку, и, придвинув к себе блокнот, в ту же минуту как будто забыла об их существовании. Юноша стоял, очень растерянный, и смотрел на Веронику, хлопая глазами.
– Ну что же вы? Давайте отойдем и присядем, действительно, – предложила она, беря его за руку. Молодой человек (ах да, его звали Женя) пошел за ней послушно, как телок. Они пристроились на диванчике у самого входа.
– Вы проходите здесь практику, да? И у вас что, хотели украсть этот журнал? Или даже не «хотели», а в самом деле украли? Ну рассказывайте же, что вы!
– Да. Да. Да, – ответил мальчишка. И сглотнул.
У него было тонкое, испуганное, немного бледное лицо. И очень нежная кожа – когда Вероника отпустила руку юноши, которую от волнения стиснула чересчур сильно, на запястье остались следы ее пальцев.
– Так что же?
В общем, ей понадобилось не меньше десяти минут, чтобы растормошить пугливого молодого человека. История, которую он рассказал довольно-таки бестолково, сбиваясь, возвращаясь к уже сказанному и то и дело замолкая на самом интересном месте, была следующая.
Женя Голованов, студент четвертого курса истфака МГУ, специализирующийся на отечественной культуре XVIII века, проходил практику в архивах Ленинки (или Российской государственной библиотеки, как она называется сейчас) всего лишь вторую неделю.
До этого Жека был обыкновенным книжным червем, далеким от всего того, что составляет самую сладость студенческой жизни: ночных посиделок с пивом в битком набитой общаге, совместных походов на футбол и в кино, кафе-мороженое, девушек и тому подобных прелестей. Учеба, учеба и еще раз учеба! Именно это и ничто другое интересовало студента Голованова.
И не потому, что он рвался сделать себе какую-нибудь особенную карьеру. Вовсе нет! Жека преследовал чисто научный интерес. Его мало интересовало то, что делалось в современном мире. С самого раннего возраста мальчика привлекали события давно ушедших эпох.
Он мог часами просиживать – и просиживал – над каким-нибудь плохо читаемым, полустертым временем манускриптом, и когда приходил вечер, и Жека, с трудом ворочая красными глазами, выходил из библиотеки и мутно смотрел на розовый закат, то не сразу понимал, в каком веке и в какой точке русской истории он сейчас находится. И только следующим утром, уже под грохот первой электрички по дороге в институт, он приходил в себя.
Мама уговаривала единственного сына поберечься, отец подсмеивался над Жекой, утверждая, что в наше время на такой смешной науке, как история, денег не заработаешь, а значит, нужно, пока не поздно, начать изучать что-нибудь попрестижнее. Но, в общем, его никто особенно не притеснял, а когда в прошлом году Жека занял первое место на конкурсе студенческих работ и информация об этом даже появилась в каких-то зарубежных газетах, то отец и вовсе замолчал – разве что изредка поблескивал на сына насмешливыми глазами.
Все шло спокойно и тихо, пока год назад Жеку не заинтересовала новая тема – визит в Париж императора Петра Первого.
Это было в 1717 году.
О том, что русский царь, будучи уже по тем временам пожилым человеком, посещал столицу мира, известно по большому счету только узкому кругу историков. Подробностей этой поездки сохранилось очень мало: известно, что сорокапятилетний русский император и семилетний французский король Людовик XV встретились, что называется, на равных и, сидя в одинаковых креслах друг напротив друга, степенно вели полуторачасовую беседу.
Правда, в конце этой «встречи на высшем уровне», как сказали бы сейчас, Петр поднял Людовика на руки, подкинул до потолка и крепко поцеловал.
– Приятно знать, что сейчас я держу в руках всю Францию! – заметил он со смехом.
А в письме к жене своей Екатерине написал:
– «Объявляю вам, что в прошлый понедельник визитировал меня здешний королище, который пальца на
