— Что удалось тебе еще и на сей раз?
— Я уговорила Сибиллу Бахнер — она будет.
— О, браво, — протянул майор, зевая. — Тогда торжественности прибавляется.
Приглашенные офицеры маленькими группами топали с холма вниз, к городку.
— Я кажусь себе сейчас фенрихом, — сказал один из них.
— Даже хуже, — добавил другой. — Ведь дамский приказ выполняем мы, бравые мужчины. Нас будут разглядывать, испытывать и обсуждать точно так же, как мы кандидатов в офицеры.
А обер-лейтенант Рамблер, из четвертого потока, убежденно заявил:
— Свинство какое-то!
— Полагаю, — высказался обер-лейтенант Веберман, — дело тут больше в тщеславии, сдобренном заботливостью. Или во взрыве материнских инстинктов, оплодотворенных сословным самосознанием. А в общем и целом — квазидостойное дело.
— Ваша заушательская философия, мой дорогой Веберман, меня совершенно не волнует, — объявил Рамблер. — Что мне не по нутру, так это ограничение во времени, придуманное начальством. Торжественно-семейное удовольствие — строго по служебному распорядку!
Приказная вечеринка началась точно в восемь часов и окончилась в одиннадцать, минута в минуту. Причиной тому было отнюдь не жгучее стремление фрау Фрей к военной точности, а хитроумный расчет. Ибо заранее закрепленные за дамами офицеры должны были забежать за ними, но не слишком рано, а так, чтобы они точно в назначенное время прибыли к майору в гости. Завершение вечеринки так же точно по часам: родители девиц могли до минуты рассчитать, когда их дочери должны явиться к домашнему очагу. Таким образом майорша стремилась предотвратить возможные нежелательные отклонения гостей от маршрутов.
— Вечно все должно идти скоропалительно, — жаловался обер-лейтенант Рамблер. — При таких темпах исчезают нюансы. Все по секундам! Настоящее свинство!
Остальные офицеры воздержались от высказывания какой-либо точки зрения. Большинство их напарниц отнюдь не обладали упомянутой Рамблером скоропалительной готовностью: они желали быть завоеванными без спешки и основательно. Совершающаяся обычным порядком помолвка являлась в большинстве случаев последним непреодолимым барьером на пути к желанной цели.
— Вся эта заваруха — совершенно ненужная и противоестественная цепь ухищрений, — твердил Рамблер, считавшийся специалистом в сей сфере. — Я сказал бы, эти ухищрения противны здоровому народному мироощущению.
— Добро пожаловать, — говорил майор каждому входившему в его жилище. Он стоял в коридоре, блестя своим рыцарским крестом и масляно улыбаясь гостям, — герой и организатор, офицер и светский человек. Он принимал пришедших и передавал их дальше своей супруге, и та тоже сердечно приветствовала их.
— А эта Сибилла Бахнер еще не пришла, Арчибальд, — прошептала майорша мужу. — И чего она воображает?
— А я откуда знаю! — нервозно ответил он.
— И Крафта тоже нет. Не надо было нам вообще звать их. Вечно я слишком потакаю твоим желаниям, Арчибальд, и, наверное, зря. Во всяком случае, будем начинать. Или ты настаиваешь на том, чтобы еще подождать?
Собравшееся общество завело обычную светскую болтовню, считавшуюся веселой. Молодые люди, то бишь офицеры и доставленные ими сюда дамы, сгрудились вокруг старшего поколения, то бишь вокруг фрау Фрей, майора Фрея и некоторых местных влиятельных дам. Последних пригласили только для того, чтобы гарантировать архисолидность мероприятия. Тут сидели: жена местного группенляйтера, который одновременно был и бургомистром, и заместителем крайсляйтера, и ландратом, — сорокалетняя помещица с лунообразным лицом, с голосом, привыкшим командовать в хлеву, и с блеющим смехом; жена кондитера и владельца гостиницы — фюрерша местного дамского общества, угловатая мужеподобная баба с прической под девочку и с неожиданным для собеседника елейным голоском; жена строительного подрядчика, скромно прозывающаяся «миллионершей», красавица с резкими чертами и выразительными жестами, которые недвусмысленно давали понять, что когда-то она была любимой субреткой взыскательной публики городского театра.
Вначале главной темой разговора был концерт по заявкам германского радио «Дойчландзендер». Разговор катился… «Развивается новый вид народного творчества… просто самородки… и так радостно, когда смотришь некоторые номера Эрнста… у меня слезы навернулись на глаза, когда я услышала „Родина, звезды твои“… сказал мой муж; да, немецкая задушевность, она присуща только нам… и при исполнении „Бомбы над Англией“ расчувствовался… торгашеская же сделка, эти типы не отдадут нам Среднюю Европу до Урала, и колонии не отдадут, где этот Черчилль жрет вино, как бездонный… но все же „Мамочка, милая мамочка“ самая прекрасная песня…»
— Да, — сказал майор громко, овладевая аудиторией, — мы полны благородства и целомудрия, в то время как они там, в Америке, предаются судорожным конвульсиям под эту извращенную джазовую музыку.
Но вот появилась Сибилла Бахнер. Она остановилась в коридоре и глядела сквозь приотворенную дверь в этот так называемый салон. Стройная, немного бледная, с красиво спадающими волосами, ладно сложенная и одетая подчеркнуто просто, в голубое, она стояла в ожидании.
— Она опоздала почти на восемнадцать минут, — возмущенно бросила майорша своему супругу.
— И к тому же — одна, — притворяясь тоже возмущенным, добавил майор.
— Этот Крафт, — сказала Фелицита Фрей, — не зашел за ней, как это полагается и как было запланировано. Он просто невыносим.
— Его поведение безобразно, — согласился майор. — Этого я так не оставлю.
Однако фрау Фрей держала марку.
— Добро пожаловать! — воскликнула она, идя навстречу гостье. Затем майорша передала ее своему супругу, который познакомил привилегированную сотрудницу с присутствующими.
Старшие дамы оценивающе рассматривали Сибиллу Бахнер. Молодые — с неодобрением, ибо они почувствовали серьезную конкуренцию. Офицеры же были приятно удивлены и размышляли над тем, как с ней обходиться: то ли ухаживать, то ли занять нейтральную позицию. Прорываться в предполагаемый интим генерала было вряд ли благоразумно.
— Нравится она тебе — или как? — спросила молодая женщина сидевшего рядом с ней Рамблера.
— Ты нравишься мне куда больше, — прошептал он.
— Надеюсь.
— Я же тебе серьезно доказал это.
— Может быть, даже слишком серьезно.
— Что ты хочешь этим сказать? Лишь для красного словца — или?..
— Или… — ответила она. И при этом взглянула столь многозначительно, что у него зародились подозрения.
— Итак, наши молодые дамы! — сказал майор, отечески обращаясь к пожилым дамам, среди которых он сидел. — Когда я вижу вас вот так перед собой, я начинаю предчувствовать, сколь многообещающе будущее наших внуков.
Молодые женщины еще сидели, ожидая и немного робея, на своих местах. Они прислушивались к разговорам, которые им очень хотелось воспринимать как образец остроумия. При сем глаза их украдкой обращались к кавалерам. Дамы намерены были очаровать военных, тем более что они слышали о них как о лучших офицерах — тщательно отобранных и достойных того, чтобы преподавать в военной школе — «университете защиты отечества». Все офицеры были отмечены наградами, большинство имели даже рыцарские кресты. И все хотят когда-нибудь стать генералами.
Столь возбуждающее сияние, окружавшее женщин, разгорячило их. Некоторые из них порядком вспотели, но на офицеров это не должно было произвести негативного впечатления и уж тем более отпугнуть их.
— Ты ведь не всерьез, — прошептал Рамблер своей даме. — То, на что ты только что намекнула, может
