– Я здесь из-за Бобби.
– А что с ним?
Я не спланировал свои вопросы. Я даже не знаю точно, чего ищу.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Шесть, может, семь лет назад. У него постоянно были неприятности. Никого не слушался. Меня, во всяком случае. Ты отдаешь ребенку лучшие годы своей жизни, а он всегда остается неблагодарным. – Короткие, рваные фразы. – И что же он сделал на этот раз?
– Его обвиняют в нанесении телесных повреждений. Он избил женщину до потери сознания.
– Свою подружку?
– Нет, незнакомку.
Ее черты смягчаются.
– Вы с ним говорили. Как он?
– Он озлоблен.
Бриджет вздыхает.
– Когда-то я думала, что в роддоме мне подсунули чужого ребенка. Он не выглядел моим. Он был похож на отца, к сожалению. Я ничего своего в нем не видела, кроме глаз. У него были две левые ноги и булка вместо лица. Он ничего не мог держать в порядке. Так и норовил взять вещь в руки, разобрать, посмотреть, как она работает. Однажды он сломал прекрасное радио и разлил кислоту из батареи по моему лучшему ковру. Совсем как отец…
Не закончив фразы, она начинает новую:
– Я никогда не чувствовала того, что положено чувствовать матери. Думаю, во мне мало материнского, но ведь это не делает меня холодной, верно? Я не хотела забеременеть, не хотела усыновлять чужого ребенка. Господи Иисусе, мне был только двадцать один год!
Она выгибает тонкую бровь.
– Вам ведь не терпится залезть ко мне в мозги? Не так уж много людей интересует то, что думают другие или что они могут сказать. Иногда люди притворяются, что слушают, а на самом деле лишь дожидаются своей очереди рассказывать или же просто перебивают тебя. А что вы жаждете рассказать, мистер Фрейд?
– Я пытаюсь понять.
– Ленни был таким же: все время задавал вопросы, хотел знать, куда я иду и когда вернусь. – Она передразнивает его умоляющий голос: – «С кем ты, цветочек? Пожалуйста, возвращайся домой. Я буду тебя ждать». Он был таким жалким! Неудивительно, что я стала думать: неужели это все, что я могу делать? Я не собиралась всю оставшуюся жизнь пролежать рядом с его потной спиной.
– Он покончил с собой.
– Не думала, что он на это способен.
– Вы знаете почему?
Кажется, она меня не слышит. Вместо этого она смотрит на закрытые занавески. Наверное, окно выходит прямо на океан.
– Вам не нравится вид?
Бриджет пожимает плечами.
– Ходят слухи, что нас не хоронят, а просто сбрасывают с этого холма.
– Так как насчет вашего мужа?
Она не смотрит на меня.
– Он называл себя изобретателем. Что за чушь! Знаете, если бы он заработал хоть сколько-нибудь денег – много же на это было шансов! – он бы отдал их. «Чтобы обогатить мир», – так он говорил. Вот таким он и был: все время болтал о власти рабочих и пролетарской революции, толкал речи и разглагольствовал. Коммунисты не верят в рай и ад. Где он, по-вашему?
– Я не религиозен.
– Но как, по-вашему, куда он мог бы попасть?
– Понятия не имею.
Ее маска безразличия дает трещину.
– Может, мы все в аду, просто не понимаем этого. – Она делает паузу и прикрывает глаза. – Я хотела развода. Он отказался. Я велела ему найти себе подружку. Он не отпускал меня. Люди говорят, что я холодная, но я чувствую побольше многих. Я знаю, как получить удовольствие. Знаю, как обращаться с тем, что мне дано. И поэтому меня можно назвать потаскухой? Некоторые проводят всю свою жизнь, ограничивая себя, или делают других счастливыми – набирают очки, которые, как они полагают, зачтутся им в следующей жизни. Я не из таких.
– Вы обвинили мужа в том, что он сексуально домогался Бобби.
Она пожимает плечами.
– Я только зарядила ружье. Стреляла не я. Это сделали такие, как вы. Врачи, социальные работники, учителя, адвокаты, благожелатели…
– И мы все неправильно поняли?
– Судья так не думал.
– А как думаете вы?
– Я считаю, что иногда можно забыть о том, что есть правда, если довольно часто слышишь ложь. – Она протягивает руку и нажимает на кнопку звонка над головой.
Но я еще не готов уйти.
– Почему ваш сын ненавидит вас?
– Мы все в конце концов начинаем ненавидеть своих родителей.
– Вы чувствуете себя виноватой.
Женщина сжимает кулаки и смеется низким смехом. Хромированная штанга, удерживающая пакет с морфием, качается из стороны в сторону.
– Мне сорок три года, и я умираю. Я плачу за все, что сделала. А вы можете сказать то же о себе?
Приходит медсестра, раздраженная тем, что ее потревожили. Один из проводов монитора выпал. Бриджет поднимает руку, чтобы его подсоединили. Тем же жестом она велит мне уйти. Разговор окончен.
Снаружи стемнело. Я иду к парковке по освещенной дорожке между деревьев. Вытащив из сумки термос, я жадно отхлебываю из него. Виски теплый и обжигает горло. Я хочу продолжать пить, пока не перестану чувствовать холод и видеть, как дрожит моя рука.
4
Мелинда Коссимо открывает дверь неохотно. Такие поздние посетители редко сулят что-то хорошее социальному работнику, особенно в воскресенье. Выходные – время, когда семейные конфликты обостряются, а злость закипает. Жен избивают, дети убегают из дома. Социальные работники с нетерпением ждут понедельника.
Я не даю ей заговорить первой.
– Меня ищет полиция. Мне нужна твоя помощь.
Ее широко раскрытые глаза моргают, но в общем она реагирует спокойно. Ее прическа небрежна: несмотря на большую черепаховую заколку, отдельные пряди выбились и ластятся к ее щекам и шее. Закрыв дверь, она отправляет меня наверх, в ванную. Ждет за дверью, пока я передаю ей одежду.
Я протестую, ссылаясь на спешку, но она не обращает внимания на мое нетерпение. Стирка нескольких вещей много времени не займет, утверждает она.
Я смотрю на обнаженного незнакомца в зеркале. Он похудел. Это случается, если не есть. Я знаю, что скажет Джулиана: «Почему я не могу похудеть так легко?» Незнакомец в зеркале улыбается мне.
Я спускаюсь вниз в халате и слышу, как Мел вешает трубку. Когда я подхожу к кухне, она уже открыла
