бутылку вина и наливает два бокала.
– Кому ты звонила?
– Так, никому.
Она устраивается с бокалом в большом кресле. Вторая рука покоится на книге, лежащей обложкой вверх на подлокотнике. Торшер над головой освещает ее лицо, оставляя в тени глаза и придавая губам резкий изгиб.
Этот дом всегда ассоциировался у меня со смехом и весельем, но теперь он слишком тих. Над каминной полкой висит одна из картин Бойда, другая – на стене напротив. Стоит фотография: он на своем мотоцикле на трассе ТТ на острове Мэн.
– И что же ты натворил?
– Полицейские думают, что я убил Кэтрин Макбрайд, наряду с другими.
– С другими? – Ее брови изгибаются, как тетива лука.
– Ну, с одной «другой». Бывшей пациенткой.
– И сейчас ты скажешь мне, что ничего плохого не делал.
– Нет, если глупость не считается преступлением.
– А почему ты в бегах?
– Потому что меня хотят подставить.
– Бобби Морган.
– Да.
Она поднимает руку.
– Больше ничего не хочу знать. У меня и так неприятности из-за того, что я показала тебе документы.
– Мы ошиблись.
– Что ты имеешь в виду?
– Я недавно говорил с Бриджет Морган. Не думаю, что отец Бобби домогался его.
– Она тебе это сказала?!
– Она хотела развестись с ним. Он не соглашался.
– Он оставил предсмертную записку.
– Всего одно слово.
– «Прости».
– Да, но за что?
Голос Мел звучит холодно:
– Это старая история, Джо. Оставь ее в покое. Ты ведь знаешь неписаный закон – никогда не возвращаться назад, никогда не открывать дело вновь. Вокруг меня и так полно адвокатов, заглядывающих через плечо, и без еще одного чертова судебного разбирательства…
– А что стало с записками Эрскина? Их не было в деле.
Она колеблется.
– Возможно, он попросил, чтобы их изъяли.
– Зачем?
– Возможно, Бобби захотел посмотреть дело. Он имеет на это право. Опекаемый может прочитать записи ведущего социального работника и некоторые подробности заседаний. Заключения третьих лиц, вроде записок врача и отчетов психолога, – дело другое. Чтобы предоставить к ним доступ, нам нужно разрешение специалиста.
– Ты хочешь сказать, что Бобби видел эти документы?
– Может быть. – И, не успев перевести дух, она отвергает эту мысль: – Это старое дело. Бумажки теряются.
– А мог ли Бобби забрать эти записки?
Она сердито цедит:
– Ты несерьезен, Джо! Подумай лучше о себе.
– А он мог видеть видеозапись?
Она качает головой, отказываясь говорить дальше. Я не могу этого допустить. Без ее помощи моя невероятная теория рушится. Торопливо, словно опасаясь, что она может остановить меня, я рассказываю ей о хлороформе, китах и ветряных мельницах, о том, как Бобби месяцами водил меня за нос, проникая в жизни всех близких мне людей.
Спустя какое-то время она кладет мою постиранную одежду в сушилку и подливает мне вина. Я иду за ней на кухню и перекрикиваю визг блендера, измельчающего орехи. Она посыпает ими кусочки тостов, сдобренных молотым черным перцем.
– Вот поэтому мне и надо найти Руперта Эрскина. Мне нужны его заметки или воспоминания.
– Я ничем не могу тебе помочь. Я уже сделала достаточно. – Она смотрит на часы, висящие над плитой.
– Ты кого-то ждешь?
– Нет.
– А кому ты тогда звонила?
– Другу.
– Ты звонила в полицию?
Она колеблется.
– Нет. Оставила указания секретарше. Если не перезвоню ей через час, она должна сообщить в полицию.
Я смотрю на те же часы, отсчитывая время назад.
– Боже мой, Мел!
– Прости. Мне надо думать о карьере.
– Спасибо за все. – Моя одежда еще не до конца высохла, но я натягиваю брюки и рубашку. Она хватает меня за рукав.
– Сдайся.
Я отталкиваю ее руку.
– Ты не понимаешь.
Моя левая нога подгибается, потому что я тороплюсь. Уже взявшись за ручку входной двери, я слышу:
– Эрскин. Ты хотел его найти, – кричит Мел. – Он вышел в отставку десять лет назад. Последнее, что я о нем слышала, – он живет около Честера. Кто-то из отдела звонил ему. Мы поболтали – немного.
Она помнит адрес: деревня под названием Хетчмир. Домик викария. Я записываю сведения на клочке бумаги, примостившись за столиком в холле. Левая рука отказывается шевелиться. Ее работу приходится делать правой.
Было бы каждое утро таким ярким и свежим! Солнце, отразившись в треснувшем заднем стекле «лендровера», рассыпается лучами, как на дискотеке. Взявшись за ручку обеими руками, я с трудом открываю окно и высовываюсь наружу. Кто-то сделал мир белым, заменив цвета монохромом.
Проклиная тугую дверь, я распахиваю ее и спускаю ноги. В воздухе пахнет мокрой землей и дымом. Набрав пригоршню снега, я тру лицо, пытаясь проснуться. Потом расстегиваю ширинку и мочусь на ствол дерева, окрашивая его в более яркий цвет. Как далеко я уехал прошлой ночью? Нужно было продолжать путь, но огни «лендровера» постоянно гасли, оставляя меня в темноте. Дважды я едва не оказался в канаве.
Как провел эту ночь Бобби? Интересно, он следит за мной или за Джулианой с Чарли? Он не будет ждать, пока я пойму его. Надо торопиться.
Озеро Хетчмир окаймлено камышом, в воде отражается голубое небо. Я останавливаюсь у красно- белого дома, чтобы спросить дорогу. Старая дама в халате открывает дверь и принимает меня за туриста. Она начинает рассказывать мне историю Хетчмира, которая плавно переходит в историю ее собственной жизни: сын, работающий в Лондоне, внуки, которых она видит только раз в год.
Я ретируюсь, не переставая благодарить ее. Она стоит на крыльце, пока я борюсь с мотором
