«лендровера». Это то, что мне надо. Наверняка она специалист по криббиджу, кроссвордам и запоминанию автомобильных номеров. «Я никогда не забываю цифры», – скажет она полиции.
Мотор милостиво заводится, дымясь от усталости. Я машу рукой и улыбаюсь. На ее лице написано беспокойство за меня.
На дверях и окнах дома викария развешены рождественские огни. В начале подъезда стоит несколько игрушечных машинок, окруживших упаковку молока. Над дорожкой наискось висит старое покрывало с пятнами ржавчины, привязанное за два конца к деревьям. Под ним прячется мальчик в пластиковом ведерке от мороженого на голове. Обнаруженный, он приставляет к моей груди деревянный меч.
– Ты из Слизерина? – шепелявит он.
– Прошу прощения?
– Сюда могут войти только гриффиндорцы. – На его носу веснушки, цветом напоминающие жареную кукурузу.
В дверях появляется молодая женщина. Светлые волосы смяты после сна, и она дрожит от холода. На руках она держит младенца, сосущего кусочек тоста.
– Оставь человека в покое, Брендан, – говорит она, устало улыбаясь мне.
Переступая через игрушки, я подхожу к двери. За спиной женщины различаю разложенную гладильную доску.
– Прошу прощения. Он играет в Гарри Поттера. Чем могу помочь?
– Я ищу Руперта Эрскина.
На ее лицо ложится тень.
– Он здесь больше не живет.
– А вы не знаете, где я могу его найти?
Не выпуская младенца, она застегивает расстегнувшуюся пуговицу на блузке.
– Лучше спросите кого-нибудь другого.
– А ваши соседи знают? Мне очень важно увидеть его.
Она покусывает нижнюю губу и смотрит на церковь за моей спиной.
– Что ж, если хотите его увидеть, то найдете там.
Я оборачиваюсь.
– Он на кладбище. – Понимая, как резко это прозвучало, она добавляет: – Если вы его знали, примите мои соболезнования.
Не успев ничего до конца осознать, я сажусь на ступеньки.
– Мы вместе работали, – объясняю я. – Это было давно.
Она смотрит через плечо.
– Не хотите ли зайти и присесть?
– Спасибо.
На кухне пахнет стерилизованными бутылочками и овсяной кашей. На столе и стуле разбросаны карандаши и листки бумаги. Она извиняется за беспорядок.
– А что случилось с мистером Эрскином?
– Я знаю только то, что мне рассказали соседи. Все в деревне были шокированы случившимся. Такого никто не ожидает – особенно в этих местах.
– Чего «такого»?
– Говорят, кто-то пытался ограбить его дом, но я не понимаю, как это объясняет то, что случилось. Какой грабитель будет привязывать старого человека к стулу и заклеивать ему рот? Он жил так две недели. Кое-кто говорит, что с ним случился сердечный приступ, но я слышала, что он умер от обезвоживания. Тогда были самые жаркие недели года….
– Когда это произошло?
– В августе. Думаю, некоторые здесь чувствуют себя виноватыми, потому что никто не заметил его отсутствия. Он всегда возился в саду или гулял у озера. Кто-то из церковного хора стучал в его дверь, приходили проверить счетчик. Передняя дверь не была заперта, но никто не подумал зайти внутрь. – Ребенок шевелится у нее на руках. – Уверены, что не хотите чаю? Вы плохо выглядите.
Я вижу, как двигаются ее губы, слышу вопрос, но не воспринимаю его. Земля ушла из-под моих ног, нырнула вниз, словно лифт. Женщина продолжает рассказывать:
– …Очень милый старик, говорят люди. Вдовец. Но вы, верно, это знаете. Не думаю, что у него были родственники…
Я прошу разрешения позвонить, и мне приходится держать трубку двумя руками. Номера почти не видны. Отвечает Луиза Элвуд. Мне приходится сдержаться, чтобы не закричать.
– Директор школы Сент-Мери – вы сказали, что она уволилась по семейным обстоятельствам.
– Да. Ее зовут Элисон Горски.
– Когда это было?
– Года полтора назад. Ее мать погибла при пожаре дома, отец получил тяжелые ожоги. Она переехала в Лондон, чтобы ухаживать за ним. Думаю, он остался инвалидом.
– А как начался пожар?
– Полагают, что произошла ошибка. Кто-то положил взрывное устройство в почтовый ящик. В газетах писали, что это могло быть акцией против евреев, но больше ничего не известно.
Я чувствую липкий страх, ползущий по спине. Мои глаза прикованы к молодой женщине, которая с беспокойством наблюдает за мной из-за плиты. Она меня боится. Я принес что-то зловещее в ее дом.
Я делаю еще один звонок. Мел немедленно берет трубку. Я не даю ей заговорить:
– Машина, сбившая Бойда, – что случилось с водителем? – Мой голос дрожит от напряжения, он высок и тонок.
– Здесь были полицейские, Джо. Детектив по имени Руиз…
– Расскажи мне о водителе.
– Он сбил его и скрылся. Машину нашли за несколько кварталов от места наезда.
– А водитель?
– Решили, что это был подросток-угонщик. На руле нашли отпечаток большого пальца, но он не был зарегистрирован.
– Расскажи мне точно, что случилось.
– Зачем? Какое отношение это имеет к…
– Пожалуйста, Мел.
Она неуверенно передает начало истории, пытаясь припомнить, было ли это в половине восьмого или девятого – в тот вечер, когда Бойд ушел. Ее расстраивает, что она забыла эту подробность. Она боится, что Бойд постепенно тает в ее памяти.
Это было в ночь костров, 6 декабря. Воздух, казалось, был пропитан порохом и серой. Соседские ребятишки, у которых голова кружилась от возбуждения, собрались вокруг костров, пылавших на огороженных участках и пустырях. Бойд часто выходил по вечерам за сигаретами. Он зашел в местный паб и выпил немного, а по дороге домой купил в винном магазине бутылку своего любимого. На нем был надет флюоресцирующий жакет и желтый шлем, из-под которого свисал седой хвостик. Бойд задержался на перекрескте на Грейт-Хомер-стрит.
Возможно, в последний момент он обернулся. Он даже мог видеть лицо водителя за секунду до того, как исчезнуть под бампером. Его тело, зажатое в раме мотоцикла, протащило под грузовиком сотню ярдов.
– Что происходит? – спрашивает Мел. Я представляю себе ее крупный яркий рот и мягкие серые глаза.
– Лукас Даттон – где он сейчас?
Мел отвечает спокойным, но дрожащим голосом:
– Он работает на какую-то правительственную организацию по вопросам подростковой наркомании.
Я помню Лукаса. Он красил волосы, играл в гольф, собирал спичечные коробки и шотландский виски. Его жена преподавала драму, у них была «шкода», в отпуск они ездили в Богнор, у них подрастали дочери-
