He т? года
(Разсказъ)
Иванъ Петровичъ вышелъ на крылечко постоялаго двора, полной грудью вдохнулъ онъ чистый морозный воздухъ и глаза его невольно сожмурились отъ непривычки къ яркому солнечному блеску.
За угломъ кучеръ Ефимъ запрягалъ лошадей. Иванъ Петровичъ оглянулся и зам?тилъ, что домъ и другія сос?днія строенія казались удивительно низкими, еще бол?е низкими оттого, что сн?гъ, зарывшій ихъ по самыя окна, придавливалъ крыши ихъ подъ своимъ ровнымъ толстымъ слоемъ.
Маленькія окна весело выглядывали въ осл?пительное пространство и словно см?ялись привычному имъ обилію воздуха, св?та и простора вокругъ себя и надъ собой.
— Балуй! — сказалъ Ефимъ звонкимъ знакомымъ окрикомъ и въ то же время лошадь гулко ударила копытомъ обо что-то деревянное.
— Держи, ты, чортъ! — сердито и еще бол?е звонко закричалъ Ефимъ.
Иванъ Петровичъ прислонился къ периламъ крылечка и почувствовалъ, что на душ? его, какъ въ природ?, стало св?тло и тихо. Передъ нимъ, отд?ленное осл?пительно б?лой площадью, возвышалось зданіе станціи; в?роятно, по ту сторону его, гд? пролегали рельсы, стоялъ паровозъ, потому что видно было, какъ изъ-за крыши строенія поднялся густой черный дымъ.
Этотъ дымъ и казенный видъ р?шетки кругомъ станціоннаго двора напомнили Ивану Петровичу городъ; онъ р?зко повернулъ голову и съ болью въ глазахъ загляд?лся на блестяшую, безграничную даль степи.
Въ маленькой опрятной комнатк? постоялаго двора отдыхала мать Ивава Петровича; они заран?е условились съ?хаться за н?сколько станцій отъ конечной ц?ли ихъ пути. Оба ?хали домой, на свой родной степной хуторъ, она — изъ губернскаго города, куда ?здила по д?лу, онъ — изъ Петербурга, гд? служилъ и пробылъ безвы?здно посл?дніе два года.
Дорогой мать разсказывала сыну кое-какія новости, перем?ны, планы хозяйства. Иванъ Петровичъ осыпалъ ее вопросами, одобрялъ, или осуждалъ ея д?йствія и разсчеты. Иногда мать возражала ему, они спорили, но когда посл? спора они взглядывали другъ на друга — въ глазахъ матери св?тилось глубокое н?жное чувство, сынъ опускалъ глаза и, стараясь скрыть отъ матери тяжелую тоску, которая пресл?довала его, изб?галъ ея взгляда.
— Одинъ? Безъ жены? — спросила его та, какъ только они встр?тились.
— Одинъ, маменька, — коротко отв?гилъ Иванъ Петровичъ.
Иванъ Петровичъ былъ женатъ годъ съ небольшимъ. Когда онъ встр?тился съ Мусей въ первый разъ, онъ былъ уже почти старикъ. Безвы?здная жизнь на хутор? сд?лала его нелюдимымъ, робкимъ и заст?нчивымъ. Съ Мусей онъ не съум?лъ сказать двухъ словъ. Она была очень молода и нарядна; хорошенькая б?локурая головка ея не знала серьезной работы, но Муся обладала зам?чательной способностью легко и живо вести нить разговора, перебрасываясь съ одного предмета надругой, и въ это время темные глазки ея гляд?ли умно и дов?рчиво. Иванъ Петровичъ, давно не видавшій молодыхъ д?вушекъ и, главное, никогда не любившій серьезно, привязался къ ней еще совершенно молодымъ пылкимъ чувствомъ, котораго онъ стыдился и которое старался прикрывать н?жной отеческой заботливостью старика.
— Ой, Иванъ! — говорила ему мать, сердито и подозрительно глядя ему въ глаза, — ой, гляди, не сваляй дурака!
— Полно, маменька! — успокоивалъ онъ ее. — У меня борода с?дая.
— То-то, с?дая! С?дина-то въ бороду, а б?съ въ ребро.
Онъ см?ялся своимъ добродушнымъ см?хомъ, а на душ? у него становилось тревожно, какъ передъ большой радостью или передъ большой б?дой.
Муся съ матерью гостили у сос?дей и все дальше и дальше откладывали день своего отъ?зда. При встр?чахъ съ Иваномъ Петровичемъ Муся каждый разъ слишкомъ зам?тно сдерживала свою радость, но радость эта все-таки прорывалась и находила себ? выраженіе въ пожатіи руки, въ яркомъ, ласковомъ блеск? глазъ, а онъ вид?лъ ее, жаждалъ ея и его молодое сердце стараго холостяка переполнялось счастьемъ и благодарностью.
— Маменька, — сказалъ однажды Иванъ Петровичъ посл? длиннаго ряда дней молчаливаго и озабоченнаго настроенія. — Маменька! А я, знаете… р?шилъ; хочу жениться.
Мать вязала крючкомъ; руки ея не дрогнули, она не подняла глазъ и только в?ки ея чуть-чуть покрасн?ли. Иванъ Петровичъ переждалъ волненіе, которое охватило его при собственномъ сообщеніи, и заговорилъ опять:
— Такъ, вотъ… Какъ же, маменька?
Она отв?тила очень спокойно:
— Что же? Р?шилъ, такъ значитъ такъ тому и быть. Не маленькій, чтобы у матери спрашиваться.
Иванъ Петровичъ не ожидалъ такого спокойствія и такого отв?та; онъ радостно улыбнулся, хот?лъ сказать что-то ласковое и благодарное, но вгляд?лся въ лицо матери и не сказалъ ни слова, и улыбка изъ радостной сд?лалась робкой и виноватой.
Такъ р?шился вопросъ о женитьб? Ивана Петровича и съ этой минуты и до самой свадьбы, которую сама Муся не пожелала откладывать на долгій срокъ, между матерью и сыномъ происходили только односложные разговоры, установились небывало сдержанныя отношенія.
Такъ же коротко и просто р?шился вопросъ о м?ст? жительства для молодыхъ. Иванъ Петровичъ сказалъ:
— Маменька, я р?шилъ, — и все лицо его залилось румянцемъ, — р?шилъ принятъ пока это м?сто… въ Петербурге. Какъ вы скажете?
— Р?шилъ и прекрасно, — глухо отозвалась мать.
Иванъ Петровичъ покрасн?лъ еще больше.
— Да, да! Прекрасно. Зд?сь же оставляю все на вашихъ рукахъ.
Тогда въ свою очередь вспыхнула мать.
— А то на чьихъ же? Не думалъ ли ты свою тещиньку сюда посадить?
Иванъ Петровичъ покачалъ головой.
— Ахъ, маменька! зач?мъ вы?.. Весь в?къ св?ковали вм?ст?… Хотя бы разъ одинъ я вамъ въ чемъ…
— Да, в?къ! в?къ! — съ неожиданной страстностью крикнула мать. — Да, в?къ! И разв? ты былъ несчастливъ? Взгляни на себя: время-ли теперь связывать себя съ д?вчонкой, мечтать о любви, б?жать куда-то изъ родного гн?зда? На службу опред?ляться! — съ горькимъ выраженіемъ подчеркнула она. — Теб?! на службу!
— Безъ жалованья, маменька; больше для почета, — чуть слышно возразилъ Иванъ Петровичъ.
— Почетное! А мало теб? почета зд?сь? — Старуха гордо выпрямилась и горькая усм?шка проб?жала по ея губамъ.
— Зд?сь? мало? — повторила она. И вдругъ словно опустилась вся, съежилась и быстро, быстро заморгала глазами.
Стравное чувство переживалъ Иванъ Петровичъ въ короткое время своего жениховства, каждый вечеръ чувствовалъ онъ необычайное утомленіе отъ постояннаго напряженія. Днемъ онъ улыбался, н?жно и заст?нчиво ц?ловалъ ручки Муси, а иногда говорилъ и см?ялся такъ много, какъ будто душа его переполнялась счастьемъ; и только наедин? съ самимъ собой улыбка его становилась грустной и онъ пугался, зам?чая, что вм?сто видимой вс?мъ радости онъ носитъ въ себ? непонятную ему, но мучительную тревогу. Страннымъ образомъ изм?нились его отношенія не только къ людямъ, но и къ предметамъ, окружавшимъ его.
— Ты не обижайся, но, знаешь, я бы зачахла зд?сь съ тоски и скуки! — сказала какъ-то Муся и, ласкаясь, положила свою головку ему на плечо. — Я такъ люблю все красивое и изящное!
Иванъ Петровичъ не обид?лся и не разлюбилъ своего гн?зда, но глядя на все, что до зам?чанія Муси пригляд?лось настолько, что уже не обращало на себя его вниманія, онъ удивлялся и чувствовалъ себя
