– Отправляйся в свою комнату, – резко сказал отец, – и оставайся там, пока мы не разрешим тебе выйти оттуда.
Ну и хорошо. Она только того и хочет – побыть одной, чтобы думать о Нике и вновь все пережить, каждый чудесный, каждый волшебный момент. Опять ощутить мысленно его прикосновение, вкус его губ, дрожь наслаждения в его объятиях. Она повернулась, чтобы идти наверх.
– Мы очень в тебе разочаровались, Лорен, – это мать. «О, ступай печь свои торты. Ты даже не подозреваешь, кто и что я теперь».
В комнате был беспорядок, все, как она оставила, уезжая: кровать не убрана, простыни скомканы. Лорен наклонилась и вдохнула их запах, может быть, они еще пахнут им. О Господи! Она просто должна его опять увидеть, и как можно скорее, она уже соскучилась.
Ее рок-герои – Джон Леннон и Эмерсон Берн – смотрели на нее внимательно с афиш над кроватью. Они были когда-то ее кумирами, но теперь она понимала, как это глупо обожать издалека. Она сняла афиши, скатала их в трубку и отнесла в кладовку. А затем стала рассматривать себя в зеркало и решила, что выглядит совершенно как всегда, – никакой перемены не заметно, может быть, только это новое выражение глаз. Да, что-то в них появилось новое – нечто неуловимое.
После любви они с Ником спали, обнявшись, всю ночь, будучи так близки друг с другом, как это только возможно для двоих.
Утром они опять были вместе, и на этот раз наслаждение было даже острее. Она в нетерпении льнула к нему и даже вскрикнула, торопя его, и потом вскрикнула еще раз от блаженства, когда ее тело дрожью ответило на его любовь, и она испытала ощущение, такое потрясающее, такое удивительное, что ей захотелось заплакать, заплакать от счастья.
– Что это было? – задыхаясь, спросила она.
– Что?
– Ну, вот это ощущение, что у меня сейчас было?
– Ты кончила, – сказал он ей.
– Кончила что?
И он объяснил ей, что в любви удовлетворение получает не только мужчина.
– Откуда ты обо всем этом знаешь? – спросила она, почувствовав довольно сильный укол ревности.
– Потому что меня учили этому многие женщины старше меня. А теперь я могу учить тебя.
Она дотронулась до него:
– Может быть, еще меня поучишь?
Они уехали только в одиннадцать утра. Он осторожно вел машину по дороге, скованной предательским льдом, а она уютно уткнулась головой ему в плечо.
Когда они приехали в Босвелл, было уже почти половина третьего.
– Я выйду на заправочной станции, – сказал он, если только ты не хочешь, чтобы я вместе с тобой встретился с твоими родителями. Я ничего не имею против.
– Зато я имею. Лучше я встречусь с ними одна. Он подъехал к станции и выскочил из машины:
– Я тебе позвоню.
Она засмеялась и скользнула на его место за руль.
Он обошел машину вокруг и поцеловал ее в открытое окошко:
– Я… э…
Теперь она имела право требовать:
– Что? Говори же.
Он попытался было сказать как можно беззаботнее:
– Я тебя люблю.
– Я тоже.
И она смотрела, как он перебегал через улицу, ее герой в запачканном кровью смокинге и с разбитым носом.
И она вернулась в мир действительности.
Очутившись в безопасности своей комнаты, она схватила трубку, чтобы позвонить Мег и узнать, что произошло за время ее отсутствия. Но она еще не успела набрать номер, как в дверях показался отец.
– Ты лишаешься права пользоваться телефоном, – сказал он, надувшись.
– Но, папочка! – запротестовала она.
– Я уже сказал, что ты не будешь пользоваться телефоном, – сурово повторил он, вошел в комнату, выключил телефон из розетки и унес его с собой под мышкой.
Они рассердились сильнее, чем она предполагала, и, наверное, потому, что она порвала со Стоком. Это не потому, что им Ник не нравится, рассуждала она, они же его совсем не знают. Может быть, через несколько недель она сумеет ввести его в дом и они поймут, какой он замечательный парень.
Но они и не смогут помешать ей с ним видеться. Скоро начнутся школьные занятия, и она будет с ним каждый день, нравится это ее родителям или нет.
Сейчас, правда, было совершенно очевидно, что они не собираются выпускать ее из дома. Она не
