– Вот и мне интересно, на что? Кстати, ты ведь думаешь, что я подставил своего прежнего напарника и тот умер, потому что я не разделял его взглядов. И вот ты здесь. Одна. Со мной.
В его черных глазах зажглись злые искорки.
Нет, вдруг поняла я. Ничего такого я не думаю! Если смерть бесполезного мелкого так его разбередила, то уж Охотника-то он вряд ли отправил бы на гибель. Помог бы обязательно! Не его вина, что напарник погиб. Наверное, обстоятельства сложились не в их пользу. Или напарник что-то не так сделал…
– Я просто выполняю приказы, – как можно мягче сказала я. – Но нет. Я так не думаю. Я уверена – ты сделал все возможное, чтобы спасти его.
Тут он надолго заткнулся. Я поняла, что надолго, потому что у меня его часы на запястье были – и я неотрывно смотрела за движением тоненькой линии-стрелки. Меня оно просто гипнотизировало. А поскольку мы сидели не двигаясь и молча, я слышала тихое тиканье. Чем-то оно напомнило мне стук сердца.
– Никто, кроме тебя, так не думает. Даже Шелк.
Я вдруг осознала, насколько он одинок. Никто с ним не общается, никто не любит. Он пришел из ниоткуда, чужак, никто про него ничего не знал, и он хорошо постарался, чтобы рядом с ним никто надолго не задержался. Невидимка терпеть не мог людей и не скрывал этого.
И я поняла – что-то тут не так. Пока я не опоздала на утренний сбор и не ослушалась приказа, мне казалось, что Шелк со мной в хороших отношениях. Она хвалила меня на тренировках и часто говорила, что из меня со временем получится отличная Охотница. Так почему же она меня поставила в напарники к Невидимке? Если уж она была так уверена, что он виновен в гибели предыдущего?
Видимо, все эти мысли отчетливо написались у меня на лице, и Невидимка криво улыбнулся:
– Шелк сказала, что мой напарник все равно не жилец. Но если кто-то и выживет, то только ты.
«Ах вот оно что. Типа она считает, что у меня подготовка хорошая». Что ж, это можно принять за комплимент. Но как бы то ни было, даже если Шелк и благоволила мне когда-то, теперь она вычеркнула меня из любимиц. Шелк наверняка подумала, что я поддержала Невидимку и пошла против ее воли, и, по правде говоря… я так и сделала. Оказалось, что быть Охотницей – совсем не то, что мне грезилось. Никакого тебе братства, никакого уважения товарищей.
И мне стало так тяжело на сердце, что я взяла и сказала:
– Ничего, выберемся как-нибудь.
Невидимка кивнул, замотался в одеяло и уснул. Потрясающая способность – я ему даже завидовала. У меня так не получалось. Вообще-то Охотники должны включаться и выключаться. Но выключить мозг у меня никак не выходило. Вот оно, мое самое уязвимое место. Мозги.
Тянулись тихие, похожие друг на друга часы, я сидела на страже. Если бы ходила туда-сюда, прогнала бы дремоту, но движение может привлечь нежелательное внимание. В голове я проигрывала тренировочные поединки, выбирая себе в противники то одного опытного Охотника, то другого. Я давно наблюдала за схватками и присматривалась к стилям – еще когда мелкой была. Время от времени они, конечно, гоняли меня с площадки – что это ты тут шныряешь и высматриваешь, шмакодявка… Но ни одного поединка Невидимки я припомнить не могла. Значит, он не желал общаться с соратниками.
Уснул он, отвернувшись, но сейчас перекатился на другой бок, и я могла рассмотреть его лицо. То есть сначала мне удавалось бороться с искушением – ему наверняка не понравилось бы, что кто-то за ним подглядывает. Но, с другой стороны, чем-то же нужно себя занять… оказалось, у него тонкие красивые черные брови. Они резко выделялись на белой бледной коже. Впрочем, мы все ходили бледные.
Я отвернулась и попыталась подумать о чем-нибудь другом. Если вдруг Охотники приносили меньше зверья, нас спасали рыбные пруды – и мы не голодали. Старейшины часто говорили, как это важно, и что другие анклавы завидуют нашим богатствам и хотели бы их отнять. Вот почему мы ограничили торговлю с другими поселениями. Не надо, чтобы слишком много народу ходило туда и сюда. Это все равно что захватчиков приглашать.
Постепенно мой взгляд снова обратился на Невидимку. Нос у него, оказывается, заостренный. Да и подбородок острый. И челюсть узкая. А о скулы вообще обрезаться можно. Только губы другие – мягкие. И то когда он спит. Хм, что это со мной? Откуда это странное раздражение?..
Мне стало не по себе, и я уставилась в темноту. Я ведь нарушила его личные границы, подглядывала – и как теперь уснуть, зная, что он тоже может подглядывать и рассматривать меня во сне? А что, в разведке обычные правила не действуют. В анклаве нам бы не позволили проводить столько времени наедине – обязательно сопровождающий должен присутствовать. Все для того, чтобы никто не размножался без разрешения. Но старейшины знали, что грязный туннель, в котором бродили одни Уроды, – весьма неподходящее место для нарушений правил размножения.
На третьем часу стражи я услышала, как по металлу скребут чьи-то когти.
Укрытие
С оружием на изготовку я пихнула Невидимку под ребра. Он тут же проснулся, хотел было спросить, в чем дело, но я молча поднесла палец к губам. «Прислушайся». Он тоже услышал, все понял и приготовился к бою.
Сжимая в руке дубинку, я подошла к краю платформы, встала в стойку и принялась ждать. Прятаться бесполезно – они знают, что мы здесь. Они нас вынюхали. Я их тоже чуяла – вонь доносилась такая, что перебивала смрад уборной. От них разило разложившейся плотью и мертвечиной. И тут они выскочили из туннеля – обезумевшие от голода и запаха свежего мяса.
Они кинулись вверх, на платформу, и первого же показавшегося над краем я с размаху треснула дубинкой по голове. Череп подался с влажным хрустом, из раны хлестнула кровь. Тварь упала и не поднялась. Невидимка убил следующего, но еще двое все же вылезли, и нам пришлось отступить – чем больше пространства для боя, тем лучше. Я не так уж часто встречалась с Уродами, но больше всего ненавидела их глаза: в них сквозило что-то остаточно человеческое, какой-то отблеск понимания и разумности – и все это как огонек посреди моря голода, безумия и страдания. Вот почему я старалась не смотреть в глаза набегавшему на меня Уроду.
Дневная пробежка и бессонница не пошли мне на пользу – я двигалась медленнее, чем обычно. Увернуться как следует не получилось, когти рассадили мне руку. Уйти я не смогла, поэтому просто напнула тварь – да так сильно, что услышала хруст ломающихся костей. И тут же с размаху ударила дубиной. Мне было не до финтов и трюков. «Нужно его прикончить, и побыстрее».
Я прикончила Урода.
– Извини, но поспать не получится, – сказал Невидимка. – Нам нужно идти дальше.
Он был, конечно, прав. К свежим трупам сбегутся другие твари. Я оторвала подол рубашки, кинжалами раскромсала его и перевязала рану на руке – надо остановить кровотечение. Обработка и лечение могут и подождать.
– Да какая разница…
Я подхватила рюкзак и спрыгнула с платформы. У нас впереди было два таких же дня. А потом все может стать еще хуже.
– Ты когда-нибудь был в Нассау?
– Один раз.
И он перешел на легкий бег.
– Ну и как там?
Вообще-то нам не стоило говорить – даже шепотом. Но меня терзало любопытство, а еще болтовня отвлекала от саднящей боли.
Невидимка пожал плечами:
– Да как везде. Как у вас, к примеру, только хуже.
Желание продолжить расспросы сразу же улетучилось. Мы бежали и бежали вперед, и тут я поняла, что у меня на руке его часы – не успела отдать. И хотя особой уверенности не было, мне показалось, что мы бежим почти час. Глаза словно песком засыпало, голова болела. Но выхода нет – надо уйти как можно дальше, пока силы не оставят окончательно. Где-то через час я споткнулась.
– Мы уже далеко, – пробормотала я. – Мне надо поспать.
Мы стояли в туннеле, но каком-то совершенно нехоженом. И Уродами в нем не пахло. Я доковыляла до каменного выступа, достаточно широкого, чтобы на нем улечься, и свернулась калачиком. Дома, на набитом
