Ничего удивительного, что я услышал про Эфрафу. Я думаю, что сумею здесь пригодиться.
Зверобой задумался. Похоже на то, что этот кролик и в самом деле был офицером Ауслы. Такого богатыря охотно приняла бы в свои ряды Аусла любой колонии. Если все, что он наговорил, правда, то он сметлив, раз он сумел избежать гибели при разрушении колонии и выдержал долгие скитания по полям и лесам. Вблизи в самом деле не было других колоний. Это было доподлинно известно патрульным. Значит, чужак не лгал и действительно шел издалека.
— Хорошо, — вымолвил наконец генерал. — Полагаю, что мы сумеем тебя пристроить! Сегодня о тебе позаботится Горицвет, а завтра ты предстанешь перед Сенатом. Пока же смотри, не вздумай драться!
На другой день Сенат приступил к обсуждению потерь в офицерском составе Ауслы. Генерал Зверобой предложил назначить офицером «Метки на задней левой лапе» вновь поступившего в колонию кролика. Познакомившись с кандидатом, кролики Сената ответили на это предложение согласием. К ни- Фрису Тлейли приступил к исполнению своих новых обязанностей. Ранка из метки на его левой лапе еще кровоточила. Командиром его был капитан Кервель.
— Скажи: часто ли ваши кролики пытаются удрать? — спросил Лохмач Кервеля.
Днем он вместе с Кервелем и Гравилатом, вторым офицером метки, обошел битком набитые норы и подземные ходы. Кролики произвели на него удручающее впечатление: он никогда не видел такого унылого и забитого стада!
— Мне кажется, что с ними нетрудно справиться! — добавил он задумчиво.
— Как правило, они не причиняют нам беспокойства, — сказал Кервель. — Однако никогда не скажешь, откуда вдруг берутся неприятности! Возьмем, к примеру, «Метку правого бока»! Казалось, не было в Эфрафе более мирной и спокойной группы! И вдруг, когда в нее вошли четыре хлессиля, на другой же день эти бродяги одурачили капитана Бурачника и смылись! Бурачник не раскусил их вовремя — его разжаловали, и с ним раз и навсегда покончено! Такие события нельзя предугадать. Это — как удар молнии и действует заразительно, подобно горячке или тсарну… Бывает, что внезапно один из них ни с того ни с сего бросается бежать! Его надо тут же сбить с ног, не то за ним тотчас бросятся остальные… Если не хочешь неприятностей, нельзя зевать ни минуты! Отдыхать приходится урывками, когда сумеешь. Надо тебе также сказать, что у нас приказано зарывать помет. Если генерал обнаружит на поле незарытый помет, он заткнет тебе в глотку твой собственный хвост. На дно канавы для помета ведут отдельные ходы. Каждая метка должна выходить только через свой ход. В канаве стоит специальный часовой.
— А как проводится проверка после сильфлея?
— Мы знаем всех кроликов метки в лицо и проверяем их, когда они возвращаются в норы. Если кто- нибудь из моих подчиненных не вернется в нору, я сразу же это замечу. Последними в ход спускаются часовые. Пожалуй, беглецам легче всего удрать, когда подается сигнал тревоги по случаю появления лисы или человека. Тут никто не разбирает, в какую нору он несется! До сих пор наши недовольные еще не скумекали, что нужно бежать навстречу элилям, и совсем напрасно, потому что как раз в этом случае из Эфрафы легко удрать!
— Можно лишь восхищаться тем, как безукоризненно все у вас организовано! — сказал Лохмач, отметив про себя, что его тайное задание оказалось еще более трудным, чем он ожидал. — Приложу все силы, чтобы раскусить ваши хитрости! А скоро ли патруль отправится в дозор?
— Первый раз ты пойдешь в дозор под началом самого генерала, — сказал Гравилат. — Только скоро ты перестанешь рваться в патруль! Генерал тебя быстро вымотает. Хотя, признаться, ты на вид здоровяк, а поскольку уже хлебнул в лесу горькой жизни, пожалуй, сумеешь с этим справиться!
В этот момент в туннеле появился кролик с белым шрамом на шее.
— Капитан Кервель! «Метка на шее» уходит в норы, сэр! — сказал он. — Вечер отличный! Желаю вам получше его использовать!
— Ну вот, пора вести нашу метку наверх! — сказал Кервель. — Пусть Гравилат стережет выход из дальней норы, а ты, Тлейли, пойдешь со мной.
Лохмач последовал за Кервелем по туннелю. Сверху, с поля, к ним доносились запахи разогретых солнцем клевера и хмеля. Офицеры дошли до выхода, и Кервель первым выбрался на поле, чтобы осмотреться. Вернувшись, он занял пост у самого выхода, а Лохмач уселся рядом. Тут он внезапно увидел в стене напротив открытую нишу. В ней сидели на задних лапах три кролика. С боков, видимо, находились полицейские Ауслафы — у них был тупой вид бандитов, — а посередине сидел небольшой кролик с почти черной шкуркой, и он был чудовищно изувечен. Его уши были разодраны и висели ленточками. Кое-где раны зажили, так что видны были плохо сросшиеся шрамы, а местами белыми бусинами торчали куски мяса. Одно веко было страшно изуродовано и едва закрывалось.
Несмотря на вечерний бодрящий воздух, у кролика был унылый и безучастный вид. Взгляд его был прикован к полу, и он безостановочно моргал. Смущенный пристальным взглядом Лохмача, он опустил голову и тревожно потер нос обеими лапами, затем почесал шею и снова замер в неподвижности.
Лохмач, чье доброе и отзывчивое сердце дрогнуло от жалости, подошел к кролику поближе и решил высказать ему свое сочувствие.
— Как тебя зовут? — спросил он для начала.
— Меня зовут Блэкавар, сэр! — ответил кролик. Он не поднял головы и отвечал безучастным тоном, как будто твердил заученный урок.
— Разве ты не собираешься на сильфлей? — спросил Лохмач, подумав, что перед ним находится какой-нибудь заслуженный ветеран колонии, изувеченный на поле боя, чьи заслуги обеспечили ему почетный караул.
— Нет, сэр! — ответил кролик.
— А почему? Вечер отменный! — заметил Лохмач.
— Я не хожу на сильфлей в это время!
— Тогда что ты здесь делаешь? — спросил Лохмач со своей обычной прямотой.
— Метка, которая идет на вечерний сильфлей, должна меня видеть… — Он внезапно замолчал.
— Изволь продолжать! — вмешался один из полицейских.
— Я нахожусь здесь для того, чтобы меня могли увидеть все жители колонии, — сказал кролик глухим голосом. — Все должны убедиться, что я понес заслуженное наказание. Я хотел предательски покинуть колонию. Сенат был милостив ко мне! Сенат был милостив! Сенат… Я не могу всего этого запомнить, сэр, никак не могу! — Обернувшись к полицейскому, кролик горько заплакал.
Потрясенный Лохмач молчал. Затем он отошел и снова занял свое место рядом с Кервелем.
— Этот трус обязан отвечать каждому, кто задает ему вопросы, — пояснил Кервель. — Вот уже пол месяца он это твердит, а теперь совсем поглупел. Он пытался удрать, но Горицвет притащил его назад. В Сенате ему разорвали уши и велели выставить на позорном месте. Он сидит здесь во время сильфлея. Это хороший пример для недовольных. Мне кажется, однако, что он долго не протянет. Вскоре он встретит кролика со шкуркой почернее, чем у него самого!
Лохмач вздрогнул. Его покоробила жестокость Кервеля. Однако в этот момент в туннеле появились его новые подчиненные, и ему пришлось заняться делом.
Видно было, что Кервель гордится тем, что хорошо знает своих подчиненных в лицо.
Заговаривая с кроликами, он старался показать, что знаком даже с мелкими подробностями их личной жизни. Правда, Лохмачу показалось, что отвечали ему скорее недружелюбно, но он приписал это общему плохому настроению. Как ни старался Лохмач, следуя совету Смородины, уловить признаки гнева и возмущения в мелькавших перед ним апатичных физиономиях, он не заметил ничего.
Последними из норы вышли три крольчихи, ведя негромкий разговор.
— Скажи-ка, Нельтильта, как продвигается твоя дружба с новыми соседками? — спросил Кервель, пропуская одну из них.
Крольчиха, прелестное создание не старше трех месяцев от роду, дерзко на него посмотрела.
— Смею заметить, вас самих скоро ожидает продвижение, капитан! — сказала она. — Вы пойдете так же далеко, как капитан Мальва, а насколько известно, он чересчур далеко ушел!
Кервель ей ничего не ответил. Он не удостоил разговором также и тех крольчих, которые следовали за Нельтильтой.
— О чем эта крольчиха болтает? — спросил Лохмач.
