— Цветов на лугах много, — строго оборвал ее Овсеп, — и перед клубом цветы есть! Где надо, там они есть.
— Не пойду я в сельсовет, — заявила Арус. — Скажи здесь, что тебе надо.
— Оганес ферму в горах затевает, — помолчав, ответил Овсеп, — механизированную. Строительство далеко, осень подходит. Успеем, не успеем — неизвестно. В механизацию большие деньги вложить надо.
— Это ты все «против» сказал. Теперь «за» скажи.
— Положительные стороны тоже есть, — неохотно отозвался Овсеп, — зимой и летом скот в горах, корм на месте. Оганес хочет целину поднять, там же кормовые культуры сеять. Сырзавод при ферме.
— А энергия откуда?
— Не знаю еще. Завтра хотим с Оганесом на место ехать.
— Я с вами поеду! — решила Арус.
И будто разговор был окончен, Арус кивнула секретарю и ушла.
Овсеп посмотрел ей вслед недовольным взглядом. Слишком просто все решают люди, которые вчера пришли в колхоз. Если бы они так же, как он, по горсти зерна, по одному барану собирали, создавали хозяйство! Если бы так же, как он, голодали, мерзли, боролись за каждого работника, тряслись над каждым рублем, — легко ли было бы им швырять сотни тысяч то на хлев, то на клуб, то на какие-нибудь цветы?
Быстро темнело. Окна в домах стали светлыми и приветливыми. Куда идти Арус? К себе? В комнате пусто и тихо. Не настолько она устала, чтоб лечь сейчас на тахту и радоваться покою. Лучше всего зайти к Оганесу, поговорить о той же ферме. Ведь и в технике и в механизации она понимает больше председателя.
Арус свернула в переулок, к высокому дому, и тут же представила себе усмешку, с которой встретит ее Афо — жена Оганеса. Всего понемногу в этой усмешке: и довольства, и превосходства, и снисхождения.
Презрительная враждебность к этой женщине возникла в Арус с того момента, когда она впервые увидела Афо.
Арус тогда только что приехала в село, никто ее не знал. Первым делом она отправилась на почту. В комнате с грязным выщербленным полом было пусто. Только возле будки с междугородным телефоном сидели на скамейке женщина и старик. Вид у них был очень унылый.
За наглухо закрытыми окошечками фанерной перегородки раздавался низкий хрипловатый женский голос:
— Нет, я правду говорю, что во мне люди находят, я просто не понимаю. Нос у меня ничего особенного собой не представляет, рот большой, сама черная. Ну, глаза… Только глаза и хороши.
— Ладно, ладно, Афо, не прикидывайся… Сама знаешь, что красивая.
Арус постучала в фанерное окошко.
— Подождите. Нет еще Еревана на линии! — резко ответили из-за перегородки, и разговор продолжался.
— Что красота! Ты другое скажи. У кого из председателей жены образованные? А я? Хоть один день я дома сидела? И никогда не буду сидеть! На почте работаю, политзанятия посещаю, книги из библиотеки беру, с любым человеком могу поговорить. Ты вот это скажи!
Арус стукнула в окошко кулаком.
— Кто это там? Терпения не имеете?
В распахнутое окно высунулась женщина с угольно-черными глазами и крутыми завитками стриженых волос. Выглянув, она сразу замолчала и с откровенным интересом оглядела просторный серый плащ, замшевые туфли и сумочку Арус.
— Можно дать телеграмму?
Открылось и другое окошко. Телефонистка с наушниками тоже уставилась на Арус.
— Простите меня, — сказала черноволосая улыбаясь, — вы жена полковника Заминяна, что к отцу приехал?
— Нет, — сухо ответила Арус. — Мне надо дать телеграмму.
Женщина подперла рукой подбородок и вздохнула.
— Может быть, вы жена нового директора школы?
— Нет.
Женщина опять помолчала, не сводя с Арус взгляда.
— А чья вы жена?
— Ничья. Я зоотехник. Приехала на работу.
— А-а-а… — протянула Афо и добавила небрежно: — Ты телеграмму завтра дашь. Бланки заперты, а ключи у меня дома.
Несколько раз потом Оганес говорил Арус:
— Ты с моей женой ближе сойдись. Она у меня городская, культурная.
Арус с горечью думала: «Как плохо мужчины разбираются в своих женах! Всю жизнь рядом, а ничего не понимают».
Арус старалась посмотреть на Афо глазами других людей. На торжественном вечере в честь Первого мая Арус и Афо сидели в первом ряду и хлопали докладчику. Оганес с приезжими из города гостями был в президиуме, на сцене. Арус видела, как один из гостей наклонился к Оганесу и с улыбкой сказал ему что-то, кивнув на Афо. Оганес довольно усмехнулся и взглянул на жену. Афо заметила это. Она захлопала еще громче, подалась вперед, тряхнула кудрявой головой. Блестели ее большие черные глаза, ее белые зубы, блестел шелк пестрого платья, блестели серьги в ушах. Она была яркая, как жар-птица. Арус и на себя посмотрела со стороны — сухощавая, невысокая женщина в гладком синем костюме, загорелая, незаметная…
Арус подошла к дому Оганеса и, когда уже собиралась подняться по лестнице, услышала песню.
Низким гортанным голосом Афо пела:
Арус тихо прошла мимо дома председателя.
С гор возвращались уже под вечер. Оганес ехал недовольный. Откладывать строительство до весны ему очень не хотелось. Оганес ничего не любил откладывать. Ферма в горах должна была принести колхозу огромную прибыль. Ведь даже такой пустяк, как автопоилка, сразу повышает удой молока на тридцать процентов.
— Не такой уж пустяк сделать эти автопоилки. Кстати, где ты возьмешь воду? — спрашивала Арус.
Неужели Оганес такой дурак, что даже этого не предусмотрел? В широкой ложбине, куда сбегались три горы, булькал родник.
— Надо исследовать запасы. Родник может иссякнуть, — заявила Арус.
Овсеп помалкивал. Он знал, что не может иссякнуть родник, который существовал еще тогда, когда они совсем маленькими детьми приезжали сюда в горы на кочевку. Сколько раз приходят к этому роднику стада, даже из Азербайджана приходят. А вишап? Вот он стоит, черная каменная рыба. Всем известно, что вишапы в старину ставили охранять воду. Значит, родник существует с древних времен.
— Вишап, конечно, сильное доказательство, — холодно ответила Арус. — А энергия откуда? — тотчас после этого придирчиво спросила она.
Оганес хозяйским жестом указал на линию передачи, уходящую за горы.
— С подстанцией я договорился. Ток дадут, — сообщил он.
