— Орсини, — повторила она медленно, словно пробуя его имя на вкус.
— Немедленно пришлите его ко мне.
Орсини вошел в кабинет. Здравый смысл подсказывал ему, что его ждет увольнение, но все же его резко очерченное лицо светилось от удовольствия. Удовлетворенное самолюбие, которое королева прочитала в выражении его лица, лишь усугубило ее раздражение. Ему казалось очевидным, что королева в глубине души признает его правоту. Однако же пристыженной Изабелла не выглядела. Она презрительно передернула плечами.
— Вы говорили мне, — сказала королева, — что достойны быть даже моим секретарем. И что я вижу? Вы не сумели выполнить простейшее поручение. Я уже сожалею, что рискнула оказать вам доверие, сделав вас помощником королевского писаря. Однако же я добра. Я не стану увольнять вас теперь же. Но если повторится что-либо подобное, можете сразу собираться и в столице более не показываться. Вам не будет места не только во дворце, но и в любом другом месте тоже.
— Ваше величество, мне не кажется, что я не справился с работой. Разве вы не вовремя получили все бумаги?
— Вовремя. Но вы вернули мне совершенно не те документы, черновики которых я отдала мсье Брюно. Вы самовольно исказили их смысл, что является почти государственным преступлением. Но я закрываю на это глаза, полагая, что здесь повинна ваша неопытность, а не злой умысел. Перепишите все так, как было мною задумано, и я милостиво забуду о вашей выходке.
Орсини вспыхнул.
— Переписать? Но, ваше величество, признайте, так лучше. Сравните ваш стиль и мой. Ваш стиль хорош для сентиментальной новеллы, — едко заметил Орсини. — Так не пишут королям.
Изабелла покраснела.
— Я не обманываюсь на ваш счет, Орсини. Я знаю, что вы наглец. И еще знаю, что вы пешка. Кто помешает мне отправить вас в тюрьму, если будет на то моя королевская воля? Ваш друг? Что ж, вы недурно подстраховались. Но граф де Рони-Шерье не пойдет против моей воли. Тем более, вы просто напрашиваетесь, чтобы я наказала вас как следует. И видит бог, я так и сделаю, если вы и впредь будете проявлять свое дурное воспитание, — она повысила голос, чего ранее с ней никогда не случалось.
— Запомните, ваше дело — подчиняться. А сейчас я приказываю вам привести работу в надлежащий вид. И если вам еще дорога мысль стать кем-то — повинуйтесь.
— Если бы вы взяли себе за труд внимательно прочитать все и выслушать мои замечания…
— Довольно! Перепишите, — холодно перебила его королева. — И я в последний раз столь добра с вами, — добавила она.
Орсини удалился, преисполненный злости и досады. Письмо он скомкал в руке и по дороге бросил в угол. Зло чертыхнувшись, он прошел мимо кабинета, где работали писцы, и поднялся по лестнице в свою каморку. «Меня непременно арестуют», — решил он. Он опустился на продавленный стул и стал ждать. Он чувствовал, что это еще далеко не все. И действительно, вскоре к нему пришли от королевы. Однако же его не арестовали, а передали пакет. Орсини машинально взял его и вскрыл, готовый к любой неприятности. Крик удивления вырвался у него. В пакете была грамота на дворянство, выполненная и подписанная по всем правилам, и имя его еще не просохло как следует. «Вот это королева! — восхищенно вскрикнул Орсини. — Так я теперь дворянин, господин де Орсини. Вот это да! Но почему?!» Почему? Вот вопрос, испортивший все удовольствие. Почему? Орсини не мог понять, что случилось. Да, он неглуп и способен на многое, но он был настроен на долгие годы упорного труда. Но вот так, вдруг, получить грамоту на дворянство?
Орсини рассердил королеву. Изабелла нашла его удачной мишенью для развлечения, раз его гордыня и самомнение застилали ему глаза. Через несколько дней она вдруг сделала его старшим писцом. В скромном стане служителей пера и чернил начался нешуточный переполох. Теперь те, кто нещадно помыкали юношей, неожиданно оказались у него в подчинении. Бывший старший писец едва ли не слезами примчался на поклон к королеве, умоляя избавить их от Орсини. За несколько дней Орсини сполна отыгрался за недели нудного кропотливого труда в унылом темном кабинете. Однако вскоре Изабелла сжалилась над несчастными и избавила их от мстительного начальника. Теперь она сделала Орсини своим личным секретарем, что уже было местом весьма престижным. Кроме того, Орсини была дарована грамота, где было черным по белому написано, что ему жалуют титул виконта де Ланьери и «родовое поместье Ланьери с лесом и лугами». Орсини не знал, что и думать. Он оказался в такой ситуации, когда лучше было не думать вовсе, принимая все как есть. Постепенно он перестал задаваться вопросами. Скоро его нежданное возвышение перестало казаться ему шуткой или ошибкой. А презрение к своей особе, которое он ощущал ежедневно и ежечасно, трогало его мало.
Не будь Орсини столь несносен, Изабелла, пожалуй, не позволила бы себе столь открыто играть им. Иногда она задавалась вопросом, на что, собственно говоря, рассчитывает этот мальчишка. Он не мог не знать, что при дворе столь почетная должность, как личный секретарь королевы, не может надолго закрепляться за одним человеком, тем более, человеком низкого происхождения. Он не мог не знать, что спустя месяц-два его вышвырнут вон. Изабеллу мало волновало, куда он пойдет потом, привыкнув к жизни во дворце, однако думал ли он сам об этом? Даже если бы она, сжалившись над ним, позволила бы ему оставить себе титул, его «родовое имение» уже три года, как сгорело во время пожара, а его земли были клочком болотистой пустоши, не приносящей никакого дохода. Иногда взгляд королевы с любопытством останавливался на худом лице с тонкими сжатыми губами. Выражение упрямства, застывшее на нем, интриговало ее. Она ждала, что он выкинет какой-нибудь номер, чтобы удержать свое место. Однако он молчал, ни о чем не просил ее.
А потом она поняла, что он и правда не дорожил своей должностью секретаря. Но, осознав это, она еще сильнее ожесточилась против него.
А вышло все так.
Однажды утром она диктовала Орсини письмо. Ее взгляд рассеянно скользил по открывавшемуся из окна пейзажу, по аккуратно обсаженным можжевельником аллеям парка, и она часто забывала, о чем уже успела продиктовать, и Орсини каждый раз приходилось терпеливо перечитывать вслух написанное. На пороге кабинета появился слуга. Он с низким поклоном доложил, что к ее величеству пришел интендант финансов Гренгуар.
Изабелла кивнула.
— Ему назначено. Пусть войдет.
Орсини продолжал сидеть за столом, поигрывая пером. Изабелла хотела отослать его, но затем передумала. Гренгуар был красивый, видный мужчина, возрастом чуть за сорок, серьезный и рассудительный.
— Позвольте представить вам мой план касательно вашей казны, ваше величество.
Его бумаги были испещрены цифрами, и она со своего места видела, как мелок и неразборчив его почерк. Она хотела было сказать, что доверяет ему самому разобраться с казной, но тут из-за ее спины появилась рука, принадлежавшая ее секретарю, и Орсини перехватил у него бумаги и перенес их на свой стол. Гренгуар сделал было резкое движение, желая выхватить у него свои расчеты, но сдержался. Изабелла с недоумением отметила, что страха в его глазах больше, чем гнева. Орсини быстро пробежал глазами записи. Неловкую тишину нарушало лишь шуршание бумаг. Потом он откинулся на стуле со злорадной улыбкой, вперив острый, как бритва, взгляд в финансиста. Не торопясь, словно наслаждаясь минутой, он разложил листы на столе, аккуратно, сторона к стороне.
— И где же еще триста тысяч франков, господин де Гренгуар? — спросил он с насмешкой. — Глядите, они были здесь, здесь и здесь, а потом вдруг пропали. С чего бы это?
Гренгуар не спорил и не возмущался. Он молча протянул руку и собрал свои бумаги. Затем он поклонился и вышел неверной походкой. Изабелла знала, что должна бы возмутиться его бесчестностью, но не могла. Все было как-то неправильно. И вновь ее раздражение обратилось против Орсини, выведшего интенданта на чистую воду. Ей стало жаль Гренгуара и стыдно за него. Раздираемая противоречивыми чувствами, Изабелла стояла у окна, невольно заливаясь краской. Орсини как ни в чем не бывало занял свое место в углу кабинета. Теперь она догадалась, чего он ждет. Он не ценил места секретаря. Он метил на место Гренгуара.
