Корней Петрович усмехнулся.
— Иди на кухню и пиши начисто. Дополняй теперь всякими подробностями, чувствами…
— А ты?
— А я посмотрю телевизор. Можно?
— Извини…
Он послал ей воздушный поцелуй. Она ушла на кухню. Она писала долго и сосредоточенно, переписывая несколько раз, так же — тьфу! — как и в милиции, представляя себе, как Отец будет читать ее письмо, держать эту бумагу Своими перстами и вести вдоль строк светлым взором Своим — и Царевна сухо, критично, незыблемо следила за ее работой.
Она дописала, наконец, и какое-то время сидела в отупении, уже потеряв способность оценить последний вариант. Было раннее время — обычное время сладкого часа — но ей уже захотелось спать. Замелькали побочные, смутные мысли… Как сейчас дом — не залезли ли воры? Разрешают ли посещения в психушках? Забыла расспросить Корнея Петровича еще о чем-то… ах да, об Ольге… завтра… потом…
Когда Корней Петрович появился на кухне, она спала, положив голову на исписанные страницы. Он отнес ее в спальню, раздел и уложил в постель, намереваясь затем вернуться на кухню и прочитать то, что она написала. Но это пришлось отложить наутро, потому что она уже не дала ему уйти. Не просыпаясь, как сомнамбула, она вцепилась в него двумя руками, и единственное, что он с трудом сумел сделать перед тем, как лечь рядом с ней — это раздеться, да и то не полностью.
На следующий день Корней Петрович отнес письмо. День был похож на предыдущий — снова она ждала его дома, готовила еду, ждала и переживала, снова, как собачка, радовалась, когда он пришел, снова они сидели и ужинали, и он обстоятельно описывал свое свидание с Отцом и как Отец читал то, что она Ему написала.
— Теперь — что? — спросила она, натешившись рассказом.
— Теперь ждем, — сказал адвокат.
— Я должна привезти Ему вещи.
— Какие вещи?
— Всякие… Белье, книги… Еду…
— Про книги забудь. Насчет остального — я скажу, когда будет можно.
— Но там кормят? Там тепло?
— Да, да…
Она успокоилась.
Они пили кофе. Опять он в кресле с трубочкой, а она — на ковре у журнального столика. Так возникают привычки, подумала она и почувствовала, что нуждается в отдыхе, в ласке. Она заслужила отдых и ласку.
— Ты мне еще кое-что обещал. Позавчера.
— Да?
Он недоуменно потер лоб.
— Хм.
— Про Ольгу, — подсказала она. — Продолжение.
Он крутанул головой и усмехнулся.
— Смотри-ка. Мне показалось, ты так хотела спать…
— Нет, я все помню. Ты замечательный рассказчик.
— Наверно, дело не в том, какой я рассказчик. Просто ты правильно понимаешь мои ощущения…
— Да.
Она видела, что он не готов. Но она не хотела длинных философских разговоров. Ей все острее хотелось ласки. Сладкий час требовал своего.
— Я помню все, что ты рассказывал, — медленно произнесла она, возвращая его к теме. — Напомнить?
Он прищурился.
— Попробуй…
— Ты остановился на… на подмышке…
— Я на ней остановился?
— Позавчера — да… а на самом деле…
— Расскажи мне, — предложил он, — как было на самом деле.
— Но это же было с тобой, — заметила она.
— Ну немножко. Пофантазируй, прошу.
— Хорошо, — согласилась она запросто. — Знаешь, как морские улитки ползут по камням? Они втягивают в себя все, что находят, чтобы обсосать это или проглотить. Так же ползли ваши рты, твой и Ольги. Твой рот полз по ее подмышке и втягивал в себя пахучие и соленые волоски. Ее же рот полз по ноге, забрызганной твоею спермой… Тебе нравится такая фантазия?
Она увидела, как он зажмурился на секунду. Как задрожали его руки, занятые трубочкой.
— Ты меня будто в воду столкнула. На дно морское…
— Тебе нравится?
— Да… прошу тебя, продолжай…
Она помолчала, внимательно глядя на его лицо — так же, наверно, смотрела на него Ольга в его кабинете.
— Змей вошел в тебя.
— Да…
— Ты захотел второго оргазма… как тогда, в кабинете…
— Я понял, что он будет…
Его голос стал хриплым.
— И ты…
Она замолчала. Он пару раз бесцельно щелкнул зажигалкой, глядя ей в глаза и ожидая продолжения.
— И ты?.. — настойчиво повторила она.
— Я захотел ее очень сильно. Мы были уже настолько близки… я хочу сказать, что мы с ней как будто были любовниками уже целую вечность, а между тем наши органы еще ни разу даже не соприкоснулись.
Он наконец сумел закурить.
— Не то, что у нас с тобой, — добавил он и посмотрел ей в глаза с некоторым вызовом.
Она почувствовала, что краснеет, и продолжала молчать.
— Представляешь ли ты позу женщины, касающейся губами пальцев на своей ноге? Видно, представляешь… ты все представляешь… Ее орган был открыт, насколько возможно, и звал меня к себе сильным и резким запахом. Этот запах был сильнее того, который исходил от ее подмышки. Я поднялся над ней и разделил руками ее губы и ступню; держа в правой руке ее ступню, я впервые поцеловал ее в губы — и в тот же момент наши органы наконец соединились.
Он крупно вздрогнул, вспоминая.
— Как хорошо, что это был не первый оргазм! Если бы первый, он произошел бы немедленно. Им, этим нашим устройствам, было так хорошо вместе. Они будто были созданы друг для друга — по размеру, по форме, по всему. Мы перестали быть ведущим и ведомым. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Ведь с самого первого момента в кабинете я был как бы подчинен. Я исполнял ее волю. В момент нашего соития это все исчезло. Она была просто моей женщиной, а я был ее мужчиной, и нам обоим было хорошо. Движения наши были очень просты. Ничего особенно интересного… никаких фокусов из тех, что показывают в кино… даже не знаю, чем тебя порадовать…
— Ты уже порадовал, — сказала Марина, ощущая влажный зов близ Царевны. Она внезапно поняла, что в ее жизнь входит новое явление — чужая любовь, волнующее и упоительное прикосновение к этому. До сих пор чужая любовь была для нее лишь вымыслом, информацией из книжки или с экрана, позволяющей задуматься, помечтать, а если даже и возбудиться, то лишь самую малость — она всегда
