Аннушка, плеща руками, в отчаянии металась по светлице.
– Очнись, мой сокол ясный, испей водички ключевой. Бежать надо нам, на Дон бежать… спасать твою головушку… – Фрол продолжал с бессмысленной улыбкой играть на сабле, да еще и пошел вприсядку.
Вдруг скрипнула дверь, и Фрол прекратил петь, остановился, словно давно уже ждал кого-то.
Появился Онтий, снял шапочку в поклоне, отчего явственно стали видны на его голове остренькие рожки:
– А я вам, господа, слово доброе принес от царя царей Наивеликого государя.
АННУШКА. О, господи!
ОНТИЙ. Ни слова о Господе, а то у меня хвост отвалится.
ФРОЛ (
ОНТИЙ. Подпиши, сударь, эту грамоту, и пойдем со мной к моему отцу. Он спасет тебя от дыбы да от ката лютого (
ФРОЛ. Давай сюда грамоту (надрезает саблей кожу на руке, подписывается кровью, шепчет Аннушке). За любовь твою и души не жалко.
АННУШКА. Фролушка, соколик мой, спаси тебя…
ОНТИЙ. Остановись, глупая баба, не произноси имени противного! Пойдем-ка, Фрол Иваныч, предстанем перед грозны очи нашего с тобой царя.
АННУШКА
ФРОЛ
Онтий и Фрол выпрыгивают в окно, в темную утробу наступившей уже ночи.
В доме Кукинмикина сверкали многочисленные венецейские зеркала, вдоль стен стояли светильники с мрачным полымем, когда на лестнице появились Онтий и Фрол с завязанными глазами.
– Мы сейчас с тобой, Фролушка, за семь тысяч поприщ скакнули, на гору Капказ, – вкрадчиво говорит Онтий, снимая с гостя повязку.
Как только повязка упала с глаз Фрола, так сразу оглушила его адская музыка. Вдруг он увидел свое отражение в зеркале и страшно испугался, ибо никогда прежде зеркал не видывал. Потом появилось второе отражение, третье, десятое… огромное маленькое, крошечное, в бесконечных чертогах. Истинно адское расширение пространства потрясло Фрола, и он заметался между невиданных стекол, факелов и страшных арапов под чудовищную музыку.
Пляс его был стремителен и хаотичен, он пытался найти выход и не мог, и трепетал в отчаянии.
– Видит, видит тебя Всемогущий Дух! – зловещим голосом возгласил Онтий. – Вались в ноги! Грамоту клади на ковер!
Фрол упал ниц и взвыл:
– О великий из великих Царь Царей и Горний Дух! Прими раба своего Фрола Скобеева под могучее крыло!
– Ру хиопластр черчелянто зузу мазу! – страшно закричал Онтий, а потом поднял Фрола и ласково прожурчал: – Теперь ты раб нашего Царя и мой брат. Сейчас другой наш брат принесет тебе чару ночь- травы, а ты ее испей.
Появился Калиостро, выпустил изо рта желтый огонь и преподнес Фролу огромный серебряный кубок.
…из тайной кельи в щелку наблюдает за происходящим боярин Кукинмикин. От удовольствия сучит ногами…
Фрол осушил чару и потерял сознание.
…
Попугай частил скороговоркой по-французски, ворон каркал по-немецки, сыч ухал по-турски, а табакерка графская изячно наигрывала италийскую мелодию «Виолетта грациозо».
Фрол Скобеев спал в кресле в сводчатой горнице, где шипели колдовские тигли, булькали разноцветные жидкости в колбах и ретортах и где иной раз происходили бесшумные взрывы с выделением дыма.
Рядом с креслом стоял просушенный-проглаженный граф Калиостро в кружевах и в шляпе с перьями. Он нюхал табак и наблюдал за спящим.
Фрол открыл глаза.
– Проснулись, сэр? – любезно справился Калиостро. – Для начала, государь мой, чихните!
Он подсунул под нос Фролу табакерку, и тот с удовольствием трижды чихнул.
– Изрядно! – похвалил граф. – Начнем урок! Скажите: фрыштык!
– Тпру же ты! – сказал Фрол.
– Скажите колоссало!
– Сколько сала?
– Тре бьен! Для начала неплохо. Держите шляпу и шпагу, монсиньор! В позицию, в позицию!
Фрол не успел опомниться, как оказался с непривычной европейской шпагой в руке перед вооруженным карлой. Он бросился было вперед, как вдруг увидел вместо любезной личности кошачью рожу, а неимоверно удлинившаяся шпага в маленькой руке прижала его к стене и острием приблизилась к горлу.
– Я тебе помогу, Фрол, но и ты, когда надо будет, не забудь Калиостро…
Ярчайшим и прекраснейшим днем в Олександровской слободе царь наблюдал учение войска. Царь сидел на помосте в легком троне, шевелил под мантией босыми ногами, а вокруг прели в своих шубах приближенные бояре и среди них, конечно, Нардин-Нащокин и Кукинмикин.
Мимо помоста под свист флейты и барабан маршируют ландскнехты Шпиц-Бернара.
– Изрядно, изрядно иноземное войско, – доволен царь. – Паче, что накладно, одначе изрядно… Прибавить каждому по червонцу.
– Рехтс! – кричит капитан. – Напра-во, шмуциг хунды!
И вдруг строй сметался, солдаты поворачивались вразнобой, кто вправо, кто влево, наталкивались друг на друга, тупо топтались на месте.
– Линкс! – вопит капитан. – Лево-лево, грязные пферды! – Это еще больше усиливает путаницу.
– Увы, августейший, сии воины не знают, где право, где лево, – говорит царю Нардин-Нащокин.
– А кто это знает? – досадливо морщится царь. – Мои стрельцы не знают, свейские кирасиры не знают, турчатина янычарская и вовсе…
Вдруг какие-то иные звуки возникают на площади, и под резкие трели дудок появляется четко шагающий отряд во главе с неизвестным капитаном. Капитан этот очень роскошен в черных кудрях, золотом панцире и страусовых перьях.
– Кто таков? – спрашивает царь.
Бояре недоуменно переглядываются.
Отряд подошел к самому помосту.
– Сено! – кричит капитан, взмахивая шпагой.
Отряд четко поворачивается направо.
– Солома!
Отряд поворачивается налево.
Среди бояр возникло восхищенное изумление.
– Посмотрите-ка, бояре, – загалдели они, теснясь, – какой перед нами отряд мушкетерский явился! К дружным лихим поворотам вельми изрядно горазд! Сено на левых плечах, а на правых обратно солома! Лучших в Центральной Европе, право, не сыщешь солдат!
Царь (небрежно играя скипетром, как бы между прочим):
