О, этот вьюноша летучий!

В большом старинном лифте плечом к плечу не менее десятка людей, среди них бразильский посол, мужчина с крупным носом, в шубе с бобровым воротником. Слышится английская, французская и бразильская, т. е. португальская, речь.

Олег и Ольга прижаты к стене лифта. Рядом с ними два местных жителя – бабка со злобным и подозрительным личиком и сохраняющий советское достоинство мужичишко из домоуправления, вполне очевидный бывший вохровец.

БАБКА (шепчет громко, вроде бы шипит, так как ей кажется, что никто в лифте не понимает по- русски).

Это, что ли, все к мадаме с чердака собрались, кумпания? Куда же смотрят, Иваныч?

ВОХРОВЕЦ (важно и со значением).

Куда надо, туда и смотрят, Петровна. Понятно?

БАБКА (догадливо).

Тада понятно, Иваныч, тада понятно. Тада порядочек… (хихикает по- блатному)

Ольга с Олегом переглядываются. Лифт останавливается на верхнем этаже, и бразильский посол на чистом русском языке с великолепным бразильским акцентом обращается к бабке:

– После вас, мадам! Прошу!

Гостей в чердачном помещении набралось, видимо, столько, что уже не вполне и вмещаются. Несколько человек курят на лестнице. Мимо них протаскивают свои картины Олег и Ольга. Богемная публика с любопытством их рассматривает. Реплики вслед:

– Как? Разве Хлебников еще здесь?

– А ты думал, уже в Париже?

– Киса! Он ежедневно на проспекте Вернадского пропаганду развешивает… Ради хлеба насущного приходится и черту в жопу…

– Тише, Сорокин тащится!

Разминувшись с Хлебниковыми и дружески похлопав их по спинам, к курящим приближается стукач Сорокин.

– Слышал, Паша, Хлебников уезжает…

БУРЕ (у него мощный бархатный баритон).

Пустое, Сорокин! Неправильная информация.

СТУКАЧ СОРОКИН.

Посмотри в мои рыжие глаза. Ты мне не веришь?

Все на лестнице довольно бесцеремонно хохочут.

Быстро проносится худой озабоченный Слава Горшков.

– Ребята, все горючее сдаете мне! Приказ хозяйки!

На дверях чердачной квартиры объявление.

Ежегодный декабрьский вернисаж

у Лики Димитриади.

Сегодня «Салон троих»

Ростислав Хризантемов, Нина

Хмельницкая, Олег Хлебников.

Хозяйка, декольтированная Лика Димитриади, в тесной передней, заваленной мокрыми пальто, встречает гостей, как будто на лестнице родового замка.

– Ну вот и наши варяги!

ОЛЕГ И ОЛЬГА

Господа, приветствуйте виновников торжества (шепчет Олегу, прикрывшись ладонью словно веером). Ты с ума сошел, развешивайся скорее – в каминный! (Тут же протягивает оголенные руки бразильцу.) Mister Ambassador, that is great pleasure to see you with us!

Олег и Ольга протискиваются по узким коридорчикам в «каминную». Становится совсем тесно, потом еще теснее. Лика ведет почетного гостя в гостиную, однако длинноволосые юнцы не очень-то церемонятся на встречных курсах, и вскоре посол, улыбнувшись, снимает галстук и прячет его в карман.

Картины развешаны повсюду, даже на дверях туалета. Немыслимая толкучка и в коридорах и двух комнатах трехкомнатной квартиры. Только в так называемой «каминной», где камин просто нарисован на стене, пока еще никого нет. Здесь развешивают свои картины Хлебниковы.

Вбегает с авоськой, полной бутылок, озабоченный Слава Горшков. Мечется из угла в угол. Вскоре авоська пуста. Подбегает к Олегу.

ОЛЕГ.

Видишь, развешиваем…

СЛАВА (досадливо отмахивается).

Я не об этом. Есть горючее? (получает от Ольги бутылку коньяку, оживленно) Блеск! В заначку! Ребята, вы не волнуйтесь, у меня полно горючего в заначке. Захотите выпить, обращайтесь ко мне… (сморщившись, вытаскивает четвертинку из кармана джинсов). Пока никого нет, Олег, соси! Ольга, ты, конечно, откажешься?

ОЛЬГА.

Да почему же? Давай!

Пьют водку из горлышка. Слава из другого кармана вытягивает большой вялый огурец. Закусывают.

СЛАВА (мотает головой в сторону других комнат).

Они там сухое вино сосут, а настоящее горючее у меня в заначке, однако не для себя же прячу, Горшков не такой человек. Прячу для настоящих художников.

Настежь открываются двери «каминной», и на пороге толпа гостей во главе с хозяйкой салона Ликой Димитриади.

ЛИКА.

Имею честь представить коллекцию третьего участника вернисажа – Олега Хлебникова. Вот он и сам перед вами со своей очаровательной женой. Олег и Ольга – наши варяги. Олег, скажи, пожалуйста, несколько слов о своих холстах.

ОЛЕГ (он очень волнуется, даже побледнел).

Эта серия называется «Долгожданные животные». Я работаю над ней пять, нет, простите, шесть лет. Впрочем, виноват, уже около семи, ну, словом, вот… звери, так сказать…

Публика, благодушно улыбаясь, занялась созерцанием картин.

Престраннейшие животные смотрят с полотен на публику – волки с огромными испуганными глазами, нежнейшие эротические тигры, собаки и кошки. Как бы молящиеся и взирающие на небо, и так далее. Все эти твари, кажется, вот-вот заговорят, похвастаются или поплачут. Изображены они в манере так называемого «суперреализма», то есть с доведенным до предела живописным мастерством.

Престраннейшая, надо сказать, публика взирает на полотна: уцелевшие еще снобы Москвы, богемная молодежь, подозрительные денди, без сомнения артистические девушки от 20 до 60, дипломаты и иностранные журналисты. Разговоры среди гостей.

– …не узнаю Хлебникова. Он вырос в мастера!..

– Нет еще. Тамарин папаша разрешения не дает…

– Слышали про Шварца? Уже звонил из Вены…

– That’s wonderful painting!

– Oh, yes! I love it!

– А вы не собираетесь в отвал?

– Товарищи, уверяю, из самых серьезных источников – Олег Хлебников намылился в эмиграцию…

– А ты, Сорокин, не подумываешь?

– Что мне там делать? С голоду подохну.