О, этот вьюноша летучий!

– Говорят, Хризантемов попросил за свои «Овалы» 10 тысяч. Интересно, сколько Хлеб просит за свои холсты?

– Se voudrais acheter. Est-il paz cher?

– У Хризантемова, господа, концепция, а здесь, по сути дела, детский сад.

– Хлебников над каждым холстом работает полгода, а Хризантемов мажет…

– А мне, братцы, из всего этого больше всего нравится мадам Хлебникова.

– Шимкусы в Иерусалиме, но им там не нравится, кажется, собираются в Канаду…

– Лев женился на рестораторше, подает кофе туристам… Спился…

– Вздор, у него выставка в Копенгагене, его холсты идут по десять тысяч!..

– Я бы уехала, если бы точно знала, что в этом есть хоть малый смысл…

– Отъезд – это климакс, господа…

– Мы решились. Не можем больше здесь. Тошнит от этих рыл… от их речей… от их… всего… пошли бы они все к е… м…

– Тише, Паша, стукач Сорокин…

– Да пусть хоть Андропову стучит. Ненавижу!

– Славка, ты куда все горючее заначил? Людям выпить нечего!

– Спокойно, мальчики, все будет – и кофе и какао…

В углу «каминной» стоят Anne Stuart и Sean Caddihy, корреспонденты United Press International, оба совсем молодые люди, толстяку Caddihy лет тридцать, ну а Анн не более 25, она выпускница Школы журналистики в University of California at Berkley, и это ее первый месяц в Москве.

Мы попросили бы зрителей запомнить ее легкую фигуру, пышные волосы и огромные очки на розовощеком лице, впоследствии ей предстоит сыграть в этом фильме роль более серьезную, чем просто иностранной гостьи салона Лики Димитриади.

ANNE STUART.

I love these long-awaiting animals! But… for Christ sake, Sean, tell me, how they can be considered dangerous for State?

SEAN CADDIHY.

Imagine! This guy Khlebnikov has never gotten any display officially approved. Apparently they (он показал пальцем в потолок) just perceive something wrong. I know here an artist who paints only the roses, however everybody in Moscow finds these roses a little bit anti-sovietic, and nobody is surprised why he is in underground. When you start to write about none-conformists, you should realize what conformism means here…

Анн Стюарт внимательно смотрит на Олега, который в это время, запустив одну пятерню в шевелюру, а другую в бороду (привычный жест), презрительно взирает на одну из своих картин.

К нему подходит Слава Горшков с бутылкой лимонада и стаканом.

СЛАВА.

Успех, Олежа! Поздравляю! (Подмигивает.) Хочешь лимонадику? (Шепчет.) Это подкрашенная «Столица»! (Наливает стакан, торжествующе хохочет.) Дуй!

Стукач Сорокин шепчет ему на ухо:

– Хризантемов сказал, что вы говно…

Олег, словно мальчишка, грозит кулаком:

– Сам он говно!

Стукач Сорокин с готовностью отправляется передавать ответную ноту.

Анн все еще смотрит на Олега, явно заинтересована.

– Well, Sean, nevertheless they are permitting the exhibitions like this…

CADDIHY.

Liberalization? Forget it! There are two or three spots like this over Moscow, but I believe that’s KGB’s network. Madame Dimitriadi could be honest and devoted, but they are everywhere and… Anyway, to hell with them! Most people tonight are nice…

Он перехватывает взгляд девушки и, тонко улыбнувшись (будущий Хемингуэй), проталкивает ее поближе к Олегу:

– Привет, Олег. Познакомься с моей коллегой. Анн Стюарт из Сан-Франциско.

ОЛЕГ.

Звучит как романс Вертинского.

АНН (трудно не заметить румянца под тонкой кожей идеального ребенка из пригородов «высшего среднего класса»).

Мне очень нравятся ваши «Одушевленные животные». Простите мой русский…

ОЛЕГ (он уже крепко «под банкой»).

Хотите позировать, мисс?

Ольга проталкивается к мужу:

– Извините, ребята. ЧП. Олег на иностранку падает.

СЛАВА (шепчет на ухо Олегу).

Эти, из ЮПИ, принесли три бутылки виски. Я одну выставил, а две заначил.

АНН.

Значит вам позируют люди?

ОЛЕГ.

Девушки. Эта зебра, например, Нина Попова, а лошадь – Салли Фокс.

КАДДИХИ (хохочет и заглядывает в глаза Анн).

Странно, правда? Странно, а? (хохочет)

ОЛЬГА (довольно бесцеремонно отодвинув плечом Анн да еще и смерив ее красноречивым взглядом).

Пошли, Олег. С тобой какой-то мистер Ксерокс, коллекционер, хочет поговорить.

Олег послушно следует за ней, оглядывается на Анн не без сожаления, но через минуту, конечно же, забывает ее, а Анн растерянно улыбается.

CADDIHY.

I told you, Ann. All Russian artists are cuckoos…

В квартире, переполненной людьми, есть маленький закуток с окном на потолке, куда допускаются только избранные. Закуток называется «Грот», но напоминает больше ярмарочный балаганчик.

Лика, разумеется, возлежит на софе, демонстрируя, пару неплохих ног.

Навстречу Хлебниковым из кресла поднимается Чарльз, дядя, основательно за пятьдесят, одетый весьма странно, в легкую кожаную курточку, какие носят автогонщики. Впрочем, во рту внушающая уважение сигара.

ЛИКА (томно).

Чарли очень впечатлен твоей серией, Олег.

КСЕРОКС (с сильным акцентом, но очень правильно).

Думаю, у вас нет нужды в комплиментах. Вы зрелый мастер и знаете себе цену.

ОЛЕГ (пожимает плечами).

Наоборот, ни черта не знаю – то ли миллион, то ли копейка в базарный день…

Лика за спиной Ксерокса делает ему круглый рот, круглые глаза и палец у виска – ты что, мол, очумел?

ОЛЬГА.

Мой муж шутит. Он приблизительно знает себе цену.

КСЕРОКС (усмешкой показывает, что он понимает беспокойство Ольги).

Don’t worry, mam, мы говорим пока об эстетической ценности. Что касается коммерческой цены, то, по моим предварительным подсчетам, картины мистера Хлебникова могут котироваться от 7 до 18 тысяч долларов каждая.

КСЕРОКС.