О, этот вьюноша летучий!

– Явились?

СУПРУГА.

Ольга с Машенькой здесь.

ЛУБЕНЦОВ.

А гений?

СУПРУГА.

Оля говорит – будет.

ЛУБЕНЦОВ.

Польщен, весьма польщен.

С радостным писком «деда-деда» выбежала шестилетняя внучка. Деду на шею. Государственное лицо расплылось в простой человеческой радости. «Рыбка, киска, зайка моя».

Вышла и Ольга в затертом, конечно же, джинсовом костюме, тоже была поцелована, хотя и с нахмуренными бровями, однако не без удовольствия.

Тут на пороге появился и Олег:

– Извините за опоздание.

ЛУБЕНЦОВ (саркастически).

Вашему брату полагается опаздывать – артисты. (Супруге.) Вообрази, Варя, Шкуро недавно вызвал Ахмадулину, так та опоздала на полчаса. Вообрази, к человеку моего уровня.

ОЛЕГ.

Он ее не вызывал.

ЛУБЕНЦОВ.

Ты, кажется, мои слова под сомнение ставишь?

ОЛЕГ.

Ну что вы, Юрий Иванович. Я просто знаю, мы с ней приятели. Она пошла к Шкуре выяснять, почему ее во Францию не пускают. Если бы он ее вызвал, она не пошла бы, Юрий Иванович… Она слишком…

ЛУБЕНЦОВ.

Вот потому и не пускают, что слишком.

Супруга со знанием дела хохотнула, опытная партийная дама, и позвала – «к столу, к столу, товарищи!».

Все прошли в столовую, очень просторную комнату, где у огромного окна накрыт был стол для семейного обеда. Лубенцов по дороге к столу вдруг задумался, переменил направление и подошел к оформленному на западный манер «бару», где все западное, валютное красовалось – всякие «скочи» и вермуты.

СУПРУГА.

Может, за столом, Юрий Иваныч?

ЛУБЕНЦОВ.

Подожди, Варя, до обеда я хочу с товарищем художником выяснить некоторые вопросы. Чтобы не сидеть за столом с лягушкой за пазухой. Всех прошу присутствовать. (Наливает себе коньяку, вопросительно взглядывает на Олега и не настаивает, когда тот отказывается.) Я вас, что уж тут темнить, Олег, потому и пригласил сегодня, что мне были доложены подробности вашего позорного поведения в милиции.

ОЛЕГ.

Ничего позорного для себя не вижу.

ЛУБЕНЦОВ.

Ах так? (Внимательно, поверх стакана, смотрит на Олега, словно изучает.) Ничего позорного не видите?

ОЛЕГ.

Это была с начала до конца гэбэшная провокация.

ЛУБЕНЦОВ.

Какая провокация? (В голосе его слышится отдаленная гроза.) Повторите, какая?

ОЛЕГ.

Ольга, объясни своему отцу…

ОЛЬГА (она понимает, что сейчас произойдет дикий скандал, и еще пытается его предотвратить).

Ребята, может быть, сначала, ха-ха-ха, все-таки пообедаем с лягушками за пазухой? А, папка? Олежка?

ОЛЕГ.

Объясни, что такое… гэбэшная… гэ… бэ…

Мы видим, что тесть и зять испытывают друг к другу весьма сильное чувство, похожее на ненависть.

Здесь следует заметить, что в течение всей этой сцены Машенька будет кататься по огромной квартире на велосипеде и появляться всякий раз неожиданно со смехом с куклами или киской в руках.

ЛУБЕНЦОВ.

Вы отец моей внучки, иначе… (Залпом выпивает свой коньяк, но не делается от этого добрее.) Разговариваете, словно диссидентская мразь… Кто вы такой, чтобы на вас тратил свои усилия Комитет государственной безопасности СССР?!

ОЛЕГ.

Вот именно, кто я такой? Однако их, видимо, стало сейчас так много, что скоро они начнут воробьев ловить.

ЛУБЕНЦОВ.

Вам надо о своем хулиганском диссидентском окружении подумать, а не на Комитет валить.

ОЛЕГ.

Меня вчера вызывали в профком, и там сидело лицо из ГЭБЭ. Угрожали, что если я не прекращу встречи с иностранцами, то советское искусство без меня обойдется.

ЛУБЕНЦОВ.

Почему вы решили, что это лицо из КГБ?

ОЛЕГ.

По лицу…

Мрачное молчание. Олег останавливается у пианино, наигрывает одной рукой какую-то мелодию Beatles.

ЛУБЕНЦОВ.

Перестаньте брынчать!

ОЛЕГ (достает из кармана какую-то бумажку)

А это, по-вашему, откуда?

ОЛЬГА.

Что это? (Пытается выхватить у Олега плотную бумагу с гербами, но тот задерживает ее руку.)

ОЛЕГ.

Час назад обнаружил в почтовом ящике… (Усмехается.) Причем до того уже откровенность дошла, что даже нет почтового штемпеля на конверте. Приглашение в Израиль. Моя, видите ли, тетя Винник Зора Пихоковна приглашает воссоединиться с ее семьей.

ЛУБЕНЦОВ.

Дайте! (Протягивает руку, но Олег не двигается с места и потому ему (тестю) проходится подойти самому, что он делает без должного величия, а даже с некоторой суетливостью. Читает. Потрясенный, поднимает глаза, и тут впервые мы можем уловить мелькающий в них страх.) Послушайте, Олег, все это вздор, ведь вы же в конце концов наш, русский, чистокровный человек… (Вдруг он орет.) Да как они смели Ольгу и Машеньку сюда вставить! (Берет себя в руки.) Ну, в общем, я берусь все уладить, если… если, конечно, и вы пойдете навстречу… По крайней мере объяснитесь по поводу портрета Феликса Эдмундовича… Ну…